Речи

{3 Срв. инвективу на плясунов ритора Аристида, опровергаемую Либанием, — очевидно, как простое упражнение в искусстве оценивать вещи in utramqne partem, потому что не таков взгляд на дело самого автора (срв. и в самой речи За плясунов, § 99),—в речи За плясунов (orat. LXIV, vol. IV, pg. 420 sqq. Ρ). В этой инвективе они обзывались тоже погибелью [φθόρος), язвою {λίμη) города (см- pg. 439, 473). О порче нравов городского населения pg. 439 sqq., § 31 sqq. См. еще orat. XLVI (с. Florentium) § 31, pg. 394, 10 sqq. F. }

25. Итак ты отнимаешь у города удовольствия? Дурные — с охотою, если бы был в состоянии, на деле, сколько я ни желай, они остаются, если даже ни кто не станет давать этих денег, состояния многих перебрав в свои руки, немало их рассчитывая прибрать впредь, так как они считают, что богачи располагают своими средствами не столько для себя, сколько для них.

26. Пусть же никто не запугивает достойного Икария, будто бы плохо придется театру, если не тратить на него этих денег. Ведь в прежнее время не убегали же они и не приходилось нам хлопотать, чтоб привлечь их, но оставались и плясуны, и мимы, мужчины и женщины, обирая до-стояние сирот. 27. Поэтому не проявляй излишней заботы о них, будто столь великое зло ты считаешь благом для города, а лучше о том позаботься, чтобы к прежнему ассессору не был добавлен новый. Я слышал, что кое-кто замышляет это нововведение, не потому, чтобы того требовало обилие дел, а для того, чтобы получить возможность наживаться. Пусть их желают, а ты считай лучшим выбором больше трудиться, а не рисковать такою мерою. Дело поставлено прочно и немалое украшение власти правитель, который до полуночи вершит одни письменные распоряжения за другими и среди утомившихся подчиненных не поддается усталости. Α те, кто, предоставив дела многим глазам и многим рукам, при их помощи обретают для себя досуг прогуливаться и держать речи, а, вернее сказать, болтать перед толпами посетителей, изобличают свою неспособность справиться с делом и явно выходят из строя, чуть не возглашая во всеуслышание: «мы добивались того дела, до которого не доросли».

28. Не могу отказать себе в желании сказать еще нечто о твоей боязни к несправедливым взяткам. Насколько сам ты воздерживаешься от них, настолько требуешь того и от друзей своих, и это прекрасно. Но они так поступают, а находятся у тебя под подозрением, что действуют иначе, и если кто-нибудь из них молвить о несчастья, облегчить которое требует справедливость, каждое его слово вызывает подозрение, и мзда, по твоему, или уже дана, или обещана. И вот они, чтобы об них не думали этого, молчать, а в неустройствах ничто не меняется. 29. Ты скажешь, с твоей стороны не было такого подозрения против меня; но следует так относиться и ко второму, и к третьему; но не ко всем приближенным: для многих суды рудники. Не следует и всех обвинять в недобросовестности. К тебе будет полное доверие, если ты к одним будешь внимателен, других будешь остерегаться. Молва определяет нравы.

30. Скажу и о вчерашнем бичевании. Были времена бичевания, но не в такой же уж степени, так что одним твои действия напоминают действия Кокка [4], по мнению других, ты и его превзошел. Но если мы изменим тому, в чем мы его превосходим, что же мы противопоставим тем, кто его восхваляют? Так тот, кто стоял во главе какой либо отрасли управления, в случае неправильности своих действий подвергался бичеванию, может быть плохой воин, а кто в свою очередь казался нанесшим удары не изо всей силы, принуждаем был к тому, сам подвергаясь тому же, что делал, бичуя вместе и бичуемый. Как же не быть тут и четвертому, чтобы делать то же с третьим, что этот последний со вторым? Разумеется, и на третьего можно было возвести то же обвинение, и на четвертого, и нельзя бы было определить, где тут следовало остановиться. 31. Всего подобного, Икарий, надо тебе остерегаться, так как все это далеко от нравов вашего дома. Думаю, гораздо лучше, чтобы преступник подвергся каре в меньшей мере, чем тебе оказаться приступившим границы, какие вам приличны. Ты видишь, как хорошо то, и вот как раз обычай, чтобы за бичеванием следовал отпуск, а не тюрьма, как то делалось у прочих, будто бы то повелевал закон.