Ты мнишь, что весь этот город, Анитиохия, привязан к Проклу, на него полагает всю надежду, им увлекается, а к тебе неприязнен, что он недоволен этою именно переменою, что всякое слово и всякий поступок преследуют две эти цели, его возвысить, тебя унизить. Вот в этом ты ошибаешься более, чем следует, когда приписываешь такое настроение всему городу. Действительность не такова, но то настроение тех немногих, которые обогатились благодаря его правлению, тех, что попользовались неправыми и великими милостями. Да, попользовались многие, земля полна такими, но кто получил меньше, в тех затаилась зависть к темь. кто получил больше, и с такими они не поменяются. 4. Таких же, которые на все готовы, для кого Прокл выше самих богов, наберется каких нибудь восемь человек. Будем, если угодно, считать таковых двадцать, да тех,—есть такие,—которые идут по их стопам из страха или из корысти, пожалуй, положим опять столько же. Но что же это составить сравнительно с столькими тысячами мужчин и женщин? у тех и других внедрилась неописуемая любовь к твоей главе, и они считают за великое благо, что тот более не править, за великое благо, что власть стала твоею. 5. Когда поэтому приключится какой либо грубый поступок, да не будет он вменяем, дорогой друг, всему городу, а лишь упомянутым немногим его обитателям, страдающим серьезнейшим недугом. Когда бежит от тебя сон по ночам, не говори себе: «вот он город!», но: «вот как поступают самые негодные из его жителей!». Их дело, конечно, и скандалы в банях, камни в бассейнах, издевательства достойный многих казней, да и славословия их. и те, клянусь Зевсом, последние, как воздаваемые не по заслугам низкому чело-веку, первые, как незаслуженная дерзость по адресу справедливая человека, при чем они вменяют в вину правителю недостаточно высокую температуру воды. 6. Между тем в наши дни это всегда бывало и в случаях, когда расходы принимали на себя крупные богачи, при чем подобные вещи зависят от самого того, как исполняется повинность, и было это в привычку, и никто не сердился, мало того, и при худшей часто, чем теперь, постановке дела, и настолько, что в помещении организовались хоры и исполнялись некоторые сценические куплеты. Но все же, и при таком положении дела в банях, правитель не бывал предметом злословия, но народ терпел утвердившийся обычай. Видно, не было того, кто нанимал бы для обиды их уста. А нынче, зная бедность обязанного повинностью, зная, что факт не нов, они в угоду своим любимцам пустились на оскорбления, приписывая твоей нерадивости то, что не твое дело, бесстыднейшим образом распуская клеветы, и ходили для юго, получив деньги, уходили в уверенности получить.
7. Разнузданность этих занятых людей и тех, кто их наняли, — дело, конечно, не осталось неизвестным,— вызывала ненависть всех посетителей бань, и они отплачивали, кому можно было, таскали, толкали, били, а это вызывало бегство их единомышленников. Так какая же справедливость тебе негодовать на город, коего злонамеренный элемент незначителен, благонамеренный многочислен? 8. Так и беспорядки, как первые, так и вторые не надо считать делом города. Ведь не те наполняюсь театр, у кого жены, дети, дома, определенные занятия, дающие им средства к жизни, а те из воинов. которые бросили свои части, те рабы, которые не желают работать, прочая же его публика — не та чернь, какая в сцене полагает надежду на свое существование. Если же среди них и есть какой либо дельный элемент, их решения толкают и его к тем же поступкам, служат ему препоною в желании восхвалять правителя, вынуждают его оставаться, когда хочет бежать. Этою же силою, принуждающею говорить, что не надо, и не говорить, что надо, распоряжаются те немногие лица, о которых я сказал выше. Так при точном определении оказывается крайне незначительным число твоих противнике в.
9. В виду того, что, таким образом, ничто подобное не причиняет тебе вреда, следовало бы оставить этот предмет в покое, однако так нельзя, но, во внимание к тому, что городам полезна дисциплина, надлежит здесь как-нибудь восстановить порядок, хотя бы понадобились и карательные меры. Ведь слава доброго правителя для тебя не погибнет от того, что ты прибегнешь к наказанию. Так и для Зевса его слава милостивого от кары не пропадает. Он делает и то и другое. Так и ты достаточно проявил милость с своей стороны, приложи же к ней и строгость, дабы воспитывать подчиненных обоими путями, средствами убеждения и средствами принуждения. Люди злонравные не почтут это уже и именем человеколюбия. Но я этого никак не скажу, а те чего не скажут.