Вначал, Законъ былъ договоромъ или національнымъ контрактомъ. На Марсовомъ пол войска и народъ принимали этотъ контрактъ; Майское поле примитивныхъ коммунъ Швейцаріи является памятникомъ той эпохи, несмотря на измненія, которому оно подверглось благодаря вмшательству буржуазной и централизующей цивилизаціи. Конечно, этотъ контрактъ не всегда являлся добровольнымъ соглашеніемъ; богатый и сильный уже въ ту эпоху стремились подчинить все своей власти. Но тогда они встрчали сопротивленіе своимъ завоевательнымъ попыткамъ со стороны народныхъ массъ, постоянно напоминающихъ имъ о своей сил.
По мр того, какъ церковь и сеньоръ порабощали народъ, право издавать законы ускользало изъ рукъ всей націи и переходило въ руки привилегированныхъ. Церковь расширяла свои права; поддерживаемая богатствами, скопившимися въ ея несгораемыхъ сундукахъ, она все больше и больше вторгалась въ частную жизнь и подъ предлогомъ спасенія душъ налагала свои руки на трудъ рабовъ; она взимала налоги со всхъ классовъ общества и расширяла свою юрисдикцію; она умножала число преступленій и наказаній и обогащалась на счетъ совершенныхъ преступленій, такъ какъ вс штрафы стекались въ ея сундуки. Законы перестали считаться съ національными интересами: „они, казалось, издавались соборомъ религіозныхъ фанатиковъ, а не законодателями”, замчаетъ одинъ изъ спеціалистовъ по исторіи французскаго права.
Въ то же время сеньоръ расширялъ свои права и распространялъ свою власть на земледльцевъ и городскихъ ремесленниковъ; онъ сталъ судьей и законодателемъ. Въ X вк единственными источниками публичнаго права служили трактаты, опредляющіе повинности, барщину и подати рабовъ и вассаловъ сеньора. Законодатели той эпохи — это шайка разбойниковъ, которые организовывались для грабежа и угнетенія народа, который становился все боле и боле миролюбивымъ по мр того, какъ онъ предавался земледлію. Они эксплоатировали для своей выгоды чувство справедливости, присущее всмъ народамъ; они захватили въ свои руки судебную власть, обратили проведеніе принциповъ справедливости въ источникъ дохода и издавали законы, которые должны были служить оплотомъ ихъ господства.
Эти законы, собранные и классифицированные законовдами, и легли въ основу нашихъ современныхъ кодексовъ. И намъ еще предлагаютъ уважать эти кодексы — это наслдіе священника и барона?
Первой революціи, революціи Коммунъ, удалось уничтожить лишь нкоторую часть этихъ законовъ. Хартіи освобожденныхъ коммунъ были по большей части компромиссомъ между сеньоральнымъ или епископскимъ законодательствомъ и новыми взаимоотношеніями, зарожденными въ ндрахъ самой Коммуны. Но какая разница между тми законами и нашими современными законами! Коммуна не позволяла себ заключать въ тюрьмы и посылать на гильотину своихъ гражданъ ради государства; она ограничивалась тмъ, что изгоняла всхъ вступившихъ въ заговоръ съ врагами Коммуны. Большею частью, такъ называемые „преступленія и проступки” она облагала штрафами; въ Коммунахъ ХII вка признавался тотъ вполн естественный и забытый теперь принципъ, что вся Коммуна отвчаетъ за проступки каждаго своего члена. Общество того времени смотрло на преступленіе, какъ на случайность или несчастіе — таковъ и до сихъ поръ взглядъ русскаго крестьянина, — не признавало личной мести, проповдуемой библіей, и понимало, что вина за каждый проступокъ падаетъ цликомъ на все общество. Потребовалось все могучее вліяніе византійской церкви, перенесшей на Западъ утонченную жестокость восточныхъ деспотовъ, чтобы ввести въ обычаи галловъ и германцевъ смертную казнь и пытки; потребовалось все вліяніе римскаго гражданскаго кодекса, этого продукта разложенія императорскаго Рима, чтобъ ввести начала неограниченной земельной собственности и уничтожить коммунистическіе обычаи первобытныхъ народовъ.
Мы знаемъ, что свободныя Коммуны должны были погибнуть: он сдлались добычей королевской власти. По мр усиленія королевской власти право законодательства сосредоточивалось въ рукахъ горсти царедворцевъ. Обращались къ народу только для санкціонированія налоговъ, назначенныхъ королемъ. Парламенты, сзываемые на разстояніи двухъ вковъ по капризу двора, „экстренныхъ совтовъ”, „засданій нотаблей”, гд министры едва выслушивали „жалобы” королевскихъ подданныхъ, — вотъ ихъ законодательные органы. Позже, когда вся власть сосредоточилась въ рукахъ одного лица, провозглашавшаго „Государство — это я”, — „въ тайникахъ королевскаго совта”, въ зависимости отъ минутной фантазіи министра или короля-самодура фабриковались различные указы, которымъ подъ страхомъ смерти должны были покоряться вс подданные. Судебныя гарантіи были уничтожены, народъ сталъ рабомъ королевской власти и горсти царедворцевъ; примнялись самыя ужасныя наказанія: колесованіе, сжиганіе на кострахъ, четвертованіе и всевозможныя пытки, — продуктъ больной фантазіи монаховъ и буйно-помшанныхъ, находящихъ наслажденіе въ мученіяхъ своихъ жертвъ, — вотъ что появилось на сцену въ ту эпоху.