Речи, изменившие мир. От Сократа до Джобса. 55 важнейших выступлений в истории

Чтобы понять, что делает Достоевский с психикой, возьмем хотя бы такой пример – вода. Для того чтобы дать человеку полное представление о воде, заставить его объять все ее свойства, надо ему показать воду, пар, лед, разделить воду на составные части, показать, что такое тихое озеро, величаво катящая свои волны река, водопад, фонтан и проч. Словом, ему нужно показать все свойства, всю внутреннюю динамику воды. И, однако, этого все-таки будет мало. Может быть, для того чтобы понять динамику воды, нужно превысить данные возможности и фантастически представить человеку Ниагару, в сотню раз грандиознейшую, чем подлинная. Вот Достоевский и стремится превозмочь реальность и показать дух человеческий со всеми его неизмеримыми высотами и необъяснимыми глубинами со всех сторон. Как Микеланджело скручивает человеческие тела в конвульсиях, в агонии, так Достоевский дух человеческий то раздувает до гиперболы, то сжимает до полного уничтожения, смешивает с грязью, низвергает его в глубины ада, то потом вдруг взмывает в самые высокие эмпиреи неба. Этими полетами человеческого духа Достоевский не только приковывает наше внимание, захватывает нас, открывает нам новые неизведанные красоты, но дает очень много и нашему познанию, показывая нам не подозреваемые нами глубины души.

Достоевский хочет жить. Этого мало. Достоевский наслаждается жизнью, наслаждается страстно, мучительно, до боли. Все его романы есть гигантский акт сладострастия. И это он сам прекрасно понимал. Он неоднократно останавливался на мысли, что все провалы жизни он испытывает как наслаждение, которое доставляет даже сама боль.

Вчера были вскрыты оставшиеся после Достоевского документы. Среди них найдены две новые главы из его романа «Бесы». Теперь эти главы будут напечатаны. В них есть одно место, где Ставрогин говорит: «Если бы виконт, от которого я получил пощечину, схватил бы меня за волосы, да нагнул бы еще, так, может быть, я и гнева-то никакого не ощутил». В этих главах самым ярким и определенным образом анализирует Достоевский наслаждение страданием, преступлением и унижением.

Как неоднократно было замечено, центральным движущим стимулом художественного творчества является половое чувство. Это же чувство служит стимулом в стремлениях к славе, к жизненным успехам и так далее. Это же чувство остро проявляется в творчестве Достоевского. Достоевский в душе обнимал и мадонн, и носился на шабаш с бесстыдными ведьмами. Отсюда он пишет своей волшебной кистью судороги духа. Определенно нет ни одного самого маленького момента, который не отражался бы в его душе как наслаждение. Не как счастье, не как гармония, а как сладострастие, могущее включить в себя и мучительнейшие переживания.

Наличие этих свойств есть «демоническое» Достоевского. Можно ли найти другого писателя, демон которого имел бы столь широкие и темные крылья? Правда, в этом отношении ужасен Бальзак, но до безмерного демонизма Достоевского он не доходит.

«Достоевский – страстный разговорщик. В его произведениях постоянно идут длиннейшие монологи и диалоги. Но именно этим он заставляет нас подойти вплотную к человеческой душе, заглянуть на самое дно ее и посмотреть, что там делается»

Однако весь ли Достоевский выражается в этом? Нет, не весь, ибо Достоевский не только художник, а и мыслитель. Тут он тоже огромен. Не в том смысле, что у него можно найти уроки светлой мысли. Нет. Кто ищет этого, тот обращается к самому слабому месту Достоевского, к самому пустому из ящиков его письменного стола. Достоевскому как мыслителю присущи только те свойства, кои вытекают из основ его духа. Каждая мысль, которую он высказывает, имеет свое место как определенная величина в общей системе его духа.

«Как Микеланджело скручивает человеческие тела в конвульсиях, в агонии, так Достоевский дух человеческий то раздувает до гиперболы, то сжимает до полного уничтожения, смешивает с грязью, низвергает его в глубины ада, то потом вдруг взмывает в самые высокие эмпиреи неба»