Реестр исполненных желаний

шикаю, но если посмотреть со стороны, то я, конечно, орала). «Разбудила Колю!

И опять меня перебила!». Прежде чем Коля успокоился, мы успели дойти до

гостиницы «Кочинелла». Солнце уже почти касалось моря, - верная примета

того, что пора возвращаться домой. Аня канючила, но продолжение никак не

сочинялось, то ли оттого, что я все еще на нее злилась, то ли оттого, что

приходилось петь «Дин-Дон, Дин-Дон» поднывавшему Коле. Так что

продолжение отложилось до следующего вечера.

Глава четвертая. Следующий вечер.

Как правильно заметила Аня, с пляжа все-таки виднелась часть дома, а именно

- крыша, но заметить ее мог только натренированный глаз, так как она почти

сливалась с обрамлявшей дом зеленой подушкой из можжевельника,

мастичного дерева, питтоспорумов, каменных дубов и мирта. И вовсе не

потому, что была выкрашена зеленой краской. Просто на крыше тоже росли

разные травы, очитки и прочие нетребовательные растения. И даже отплыв от

берега на значительное расстояние можно было разглядеть лишь широкий

балкон мансарды, синие полоски зонтика и ярко-красные вкрапления герани.

Все, кто проходил мимо этого дома, непременно останавливались,

завороженные его уютом, особенно вечером, когда из окон второго этажа

струился мягкий свет и сквозь листву и занавески можно было различить

большую кованую люстру со свечами. Издалека, с улицы было непонятно,

настоящие ли это свечи, или холодный свет электрических лампочек. И я

уверена, что всякий думал то же, что думала я: «Какая, должно быть, спокойная

и приятная атмосфера царят в этом доме! Невозможно себе представить, чтобы

здесь спорили или ругались, такое благодушие, такой покой...». А между тем,

это было не совсем так...

Дом этот когда-то купила мама Джулии, Элиза. Она была архитектором, и часто

покупала понравившиеся ей дома, которые правильнее было бы назвать

развалюхами, затем переделывала их и перепродавала. Поэтому Джулии

приходилось менять место жительства и друзей примерно каждые два-три года.

Но когда был готов этот дом, и мать собралась его продавать, бабушка Джулии,

Мариза, купила его у собственной дочери, продав для этого свою квартиру и

увязнув в долгах у родственников. Мариза решила сдавать на лето комнаты,

чтобы внучка хотя бы летом жила «по-человечески, а не на чемоданах, чертежах

и мешках с цементом. Мне надоели твои бесконечные переезды! Так Джулия

вырастет, а я и не замечу как. Да и морской воздух для нее полезнее, чем твои

краски и штукатурка» - в очередной раз завелась бабушка. «Мама, ты же

знаешь, я пользуюсь только безвредными красками, к тому же Джулия много

гуляет в саду» - начала было защищаться мама Джулии, скорее по привычке

спорить с матерью, чем действительно отстаивая свою позицию. Споры у них

не прекращались никогда, будь то вопросы воспитания или цвет стен в доме.

Причем обычно Элиза спрашивала у матери совета, уже приняв решение

самостоятельно. Совет, разумеется, решение не подкреплял, а скорее даже

опровергал, и начинался спор. На этот раз Элиза признала (в душе, вслух она

продолжала спорить) что так действительно будет удобнее. Пока. А со

временем она научится не браться за трудоемкие и долгосрочные проекты, что

позволит им осесть в Парме. Зимой она будет заниматься чертежами,

разрешениями и прочей бумажной волокитой, а следить за работами на месте

— летом, когда Джулия будет жить у бабушки. Отец Джулии был музыкантом и

играл на виолончели в оркестре Пармского оперного театра. Так что все трое

нечасто пересекались во времени и пространстве и видели друг друга в

основном по скайпу, а папу еще и по телевизору, хотя оркестр показывали

редко.

Так Джулия стала жить с бабушкой. Всего в доме, спроектированном матерью,

было пять аппартаментов: просторные, удобные, современные с точки зрения

материалов и технологий, но в то же время по-старинному уютные. Казалось —

все в них было как на ладони, все под рукой, но каждый раз оказывалось, что ты

что-то не разглядел, пропустил, не заметил, словно новые лесенки, балкончики,

окошки и завитушки вырастали из стен и пола как новые побеги на растении —

за одну ночь после дождя. Еще вчера здесь была голая стена и вдруг из стены

прорастала труба, по которой, как в аквапарке, можно съехать прямо в сад, а в

шкафу обнаруживался коридор, ведущий на чердак. В мансарде раздвигалась

крыша, превращая ее в солярий, или планетарий — кому как нравится. Вечером

от искусственного освещения на потолке проступала роспись, незаметная днем,

а на стенах плясали причудливые тени деревьев, подсвеченные уличным

фонарем. Еще одним секретом дома было то, что даже в пасмурную погоду

комнаты были будто пронизаны солнечным светом. Почти никто из постояльцев

этого не замечал: не было случая, ведь в июле и августе пасмурных дней на