Реформация. Противостояние католиков и протестантов в Западной Европе, XVI-XVII вв.

Отношение к испанской Контрреформации городских советов Швейцарии, папы Павла IV или кардинала Борромео, лютеранских бюргеров, шотландских пасторов, лидеров английских реформ, католических и протестантских сторонников предопределения, Арминия, Кальвина или Игнатия Лойолы, Филиппа Нери или Уильяма Лауда, Иоганна Арндта или Джереми Тэйлора менялось и временами приобретало жесткую форму.

Если эпитет «пуританский» перестал использоваться в его обычном значении для осуждения лицемеров и ханжей, то им было вполне возможно описать моральные идеалы Реформации и Контрреформации. Нетерпимость пуритан возрастала, потому что практическое выражение этих моральных идеалов оказалось менее приемлемым, чем других.

Кальвинистам вовсе не свойствен моральный ригоризм. Реформации было нечего противопоставить принятым в обществе помпезности и тщеславию. Пуританство нельзя понять, если не рассматривать его как часть европейских настроений.

Иногда понятие использовали и для того, чтобы включить протестантизм в левое крыло тех, кто вели такой же аскетический образ жизни и позиционировали себя как Божьи люди, даже если они переворачивали кальвинистское учение. Для столь широкого употребления термина имеются некоторые основания. Не все пуритане верили в пресвитерианскую политику церкви, не всех пресвитерианцев следует воспринимать как пуритан.

Однако наиболее отчетливое и связное выражение пуританские идеи получили именно у кальвинистов. Кальвин превратил пуританство в моральную идею, окружив ее атмосферой Священного Писания и особыми формами поклонения и религиозной обрядности. Хотя пуританство и кальвинизм совпадали не полностью, пуританский идеал лучше понять через призму кальвинизма.

Чтобы поддерживать строгий стандарт общественной и частной морали и в то же время обладать возможностями, чтобы использовать мощь государства для подчинения этим правилам, не следовало исключать непопулярность и в конечном счете возможные выступления. Вспомним последовавшие друг за другом субботы 1561 года, когда пять или шесть сотен человек прошли по Монпелье с флагами и барабанами, прыгая и выкрикивая: «Назло гугенотам мы будем танцевать!»

Моральная дисциплина поддерживалась консисторией, ради благосостояния сообщества осуществлявшей свою деятельность наподобие постоянной комиссии по расследованиям. Даже в Женеве действия консистории никогда не оказывались совершенно свободными. В других кальвинистских странах, таких как Голландия и Шотландия, ее независимость или решительно ограничивалась, или допускалась на определенный срок.

Среди французских гугенотов и пуритан в английской церкви указы консистории не влекли за собой никакого светского наказания, соответственно ее власть основывалась только на моральном престиже. Тем не менее существование самой ограниченной или недобровольной консистории утверждало высшие идеалы дисциплины, которые выдвигали реформаторы. Лидеры конгрегаций, устанавливавшие моральный закон, вдохновляли друг друга, определяя общие критерии греховности, стабилизируя традицию и устраняя разногласия.

Стержнем кальвинистской морали было учение о предопределенности. Через все пуританство проходит противопоставление между добрыми и дурными людьми, детьми тьмы и детьми света, усиливая кальвинистское учение об избранности.

Верующий человек полагал, что он призван не благодаря собственной добродетели или личным качествам, а только по свободной и любящей воле Господа. Если он станет заниматься добродетельной деятельностью, то утвердит в своем собственном сердце убежденность в этом призыве, ведь доказательством этого является его благочестивая деятельность. В надежде на милость Господа он должен был искать собственное спасение. Он знал, что если Господь однажды выкажет ему свою милость, то не позволит ему страдать, если тот отступится.

Кальвинисты не обладали подобной уверенностью и все чаще стремились к милосердию. Отсутствие подтверждения не становилось свидетельством проклятия. Однако, как полагали, уверенность сопровождает несгибаемую веру, которая выражается в благочестии. И по мере того как человек смотрел вокруг себя, он знал, что человечество делится на овец и козлищ.

Человек знал, что овцы глупы, а козлы мудры, но слишком невежествен, чтобы понять, кто есть кто. Господь скрывает эту тайну до Страшного суда. Все же понимая, что человеческий род, таким образом, делится на свет и тьму, он не мог не думать, а иногда и действовать, как будто разделял вечное знание-предвидение и знал, кто остается в ночи, вечной тьме. Лучший пуританин работал над своим спасением и не заботился о спасении своих соседей.