Проект преобразований был рассмотрен и дополнен в ходе соответствующих заседаний Государственного совета, 10 апреля 1840 года его утвердил Николай I[350]
. При этом учитывались не только мнения петербургской министерской элиты, но и докладные записки членов гановской комиссии. Внесенные изменения и дополнения коснулись не смысла реформы, но в большей степени частных вопросов. Поэтому к известному утверждению М. А. Корфа о том, что «прежние проекты Гана оказались совершенно неудовлетворительными, и все, от начала до конца, были переделаны Позеном»[351], следует относиться критически.На территории Закавказья учреждалась Грузино-Имеретинская губерния и Каспийская область, которые в свою очередь подразделялись на уезды, а все уезды – на участки (очевидное сходство с административно-территориальными статьями «Уставной грамоты»). Высшее управление в Закавказье было представлено главноуправляющим, тифлисским военным губернатором и Советом главного управления. В Совет входили главноуправляющий, тифлисский военный губернатор и чиновники, назначаемые непосредственно императором. На Совет возлагались функции надзора за движением дел и контроля законности принимаемых решений.
Реформа вводилась в действие с 1 января 1841 года, и поначалу все шло по плану П. В. Гана, который в течение года успел получить щедрые награды от императора и находился в большом фаворе. Но вскоре с южной окраины стали приходить тревожные новости. Барон М. А. Корф так передал это в своих воспоминаниях: «Многое на деле оказалось не соответствующим местным нуждам, даже невозможным в исполнении; другое, противное нравам и навыкам жителей, возбудило ропот, недоразумения, вящие неустройства; партия приверженцев старого порядка полагала всемерные преграды введению нового, частью из личных видов; определенные после преобразования чиновники выказались, по большей мере, или неспособными, или безнравственными; народу, лишенному прежней быстрой азиатской расправы, опутанному неизвестными и чуждыми ему формами, подверженному новым притеснениям, стало еще хуже и тяжелее, чем когда-либо…»[352]
М. А. Корф был не одинок в своей оценке. Начальник VI (Кавказского) жандармского округа полковник В. М. Викторов «доносил не только об общем неудовольствии противу нового учреждения; о худом выборе чиновников; о разных частных беспорядках и злоупотреблениях, но также об опасном положении края»[353]
. Однако можно ли однозначно доверять этим и другим свидетельствам тотального провала административной реформы?Безусловно, работа гановской комиссии была поспешной, о чем красноречиво и справедливо писал М. А. Корф[354]
. Сенатор П. В. Ган был человеком блестящего образования и «европейской учености», однако практических навыков ему действительно не хватало. Тревожные отзывы о его работе на Кавказе направлялись местным жандармским управлением в столицу еще в 1837 году (за три года до введения в действие гановской реформы): «…Ган не знает ни края, ни людей и ни одного из восточных языков; к несчастью он худо окружен из здешних, сколько заметить можно, при уме и при европейской учености, он крайне самонадеян, от сего впадает часто и явно в ошибки»[355]. Мнения П. В. Гана о Кавказе и местном социально-правовом укладе были зачастую поверхностными. Известно, что на замечания относительно специфики правовых обычаев мусульманского населения он отвечал, что «жителям мусульманских провинций вовсе не чужды понятия о выгодах нашего закона и они всегда готовы искать в нем правосудия. Местных же законов и обычаев у них вовсе нет, ибо ханы управляли не по законам, а по произволу, милуя и карая только по своей прихоти»[356].Однако надо учитывать, что П. В. Ган фактически лишь завершил проведение давно разрабатываемой административной реформы, в основу которой были положены предшествующие проекты и конвенциональные для имперской элиты административные принципы. Реформа П. В. Гана на самом деле была и реформой М. М. Сперанского, и реформой И. Ф. Паскевича, и реформой сенаторов Е. И. Мечникова и П. И. Кутайсова, наконец, была она и реформой императора Николая I.