Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

В этническом разрезе население Оренбургской губернии в губернаторских отчетах конца XIX – начала XX века предстает удивительным образом несоответствующим реальному положению дел[414]. В проанализированном массиве отчетов обобщающие оценки в отношении русских, казахов и татар появляются лишь однократно. При этом башкиры упоминаются с заметной регулярностью. Русские оценены в отчетах совершенно ожидаемо – как «цивилизованное, оседлое» население (1885), татары – как обладающие «достойной энергией в труде», «аккуратностью… предусмотрительностью и трезвостью», при этом «фанатически исповедуют ислам» и являются «главным оплотом поддержки и пропаганды ислама» (1885). В отношении казахов обобщающая оценка сводилась к тому, что своих детей они посылают в школы «весьма охотно» (1897). Представленные оценки дают достаточно адекватный образ двух прочно укорененных в крае сил (русских и татар), цивилизационно (религиозно) различных и противостоящих друг другу, и их «младшего брата» (казахов), самостоятельной силой не являющегося, но стремящегося к росту культурного уровня.

В отношении башкир палитра оценочных суждений гораздо шире: «благосостояние племени далеко ниже [русских крестьян]» (1885), «нищета и совершенно примитивное и скудное удовлетворение самых ограниченных потребностей» (1885), «не только полный застой, но и вымирание» (1885), «фаталистическая беспечность кочевника» (1885), «полудикие» (1885), «неустройство поземельного быта» (1886), «мало склонные к земледельческому труду» (1896), «невежество и легковерие» (1896), «отсталость некультурного состояния» (1900), «фаталистическая беспечность натуры этого полукочевого племени, не имеющего правильных понятий о сельскохозяйственном труде и благосостоянии семьи» (1900), «башкиры по своей малокультурности не могут бороться за свои права» (1904), «отсталость» (1905), «башкирским землям в деле дальнейшей колонизации края предстоит еще видная роль» (1905), «возрастающее стремление к занятию земледелием» (1910). По сути, созданный местными губернаторами образ живущих в Оренбургской губернии башкир сводился к образу дикого аборигена, объекта приложения цивилизаторских усилий со стороны русского населения (распространение оседлости и занятие земледелием).

Совершенно очевидно, что рассматриваемые нами в данной статье в качестве единого массива отчеты оренбургских гражданских губернаторов императору за 1885–1914 годы подготовлены в недрах губернаторской канцелярии, аппаратом губернатора, а не самими губернаторами. Учитывая малую сменяемость кадров в губернских структурах власти в исследуемый период, можно сказать, что речь идет об образе региона, созданном чиновничьей элитой края (губернатором и его сотрудниками, готовившими всеподданнейшие отчеты), реальными управленцами, в чьих руках находились основные административные рычаги.

Однако в то же время необходимо учитывать, что подписывающие анализируемые отчеты должностные лица – гражданские губернаторы Оренбургской губернии – менялись на своем посту чаще, чем подчиненные им чиновники[415]. Их влияние на внесение в отчет каких-либо особых деталей, в том числе и обобщающих оценок, нельзя оставлять за скобками. В этой связи представляется важным проанализировать существовавшую корреляцию между кадровым составом оренбургских губернаторов и направленностью обобщающих суждений, зафиксированных в их отчетах. При проведении анализа необходимо учесть, что отчет губернатора за тот или иной год, как правило, окончательно оформлялся и направлялся в Министерство внутренних дел в течение полугода или года после окончания отчетного периода. В ряде случаев составленный за отчетный период документ подписывался уже новым губернатором.

Судя по представленным данным, наибольшее количество обобщающих суждений содержится в отчетах губернаторов Н. А. Маслаковца, В. И. Ершова и Я. Ф. Барабаша (1886–1905). После 1905 года губернаторы (даже те, кто управлял губернией относительно долго, такие как В. Ф. Ожаровский и Н. А. Сухомлинов) старались избегать оценочных суждений. Вполне очевидным является поиск причин этого обстоятельства и в политической плоскости: в ситуации быстрых изменений между двумя российскими революциями губернаторы действительно могли сознательно «осторожничать». Однако в аналогичной ситуации 1860‐х годов, не менее сложной и неоднозначной с точки зрения масштабных политических изменений, генерал-губернаторы тем не менее не шли по пути отказа от высказывания собственного мнения относительно роли и места края в империи. На наш взгляд, попытка уйти от трансляции в центр образа губернии может говорить о том, что сами губернаторы перестали воспринимать подчиненную им территорию в качестве цельного региона.