Рейс в одну сторону (СИ)

  Альфред слышал собственное сопение и на несколько секунд задержал дыхание, чтобы услышать хоть что-то, напоминавшее о присутствии постороннего в этом ужасном помещении. Но, ни рядом, ни впереди, ни сзади, не было подозрительных звуков. Трясогузов начал вновь дышать, мысленно ругая себя за то, что можно было, набравшись терпения, подождать еще какое-то время и продержаться без воздуха. Через секунду этот бред вылетел из его головы: он услышал шорох со стороны мертвого Полозова. Трясогузов сидел спиной к этому звуку, и почувствовал, как мороз пробрал его до костей. Спина толстяка покрылась холодом, потом жаром, затем снова холодом... Он не знал, как ему быть, но тело пыталось дать какой-то приказ, непонятый толстяку. Рука, случайно поставившая кресло на тормоз, не могла нащупать маленький рычажок, снимавший блокировку - колеса оставались недвижимыми. За спиной, с каждым новым, едва заметным, звуком, становилось всё холоднее, и этот холод морозил кожу, превращая ее в грубую задубевшую материю, становившуюся всё более чужой Трсяогузову - он сам становился нечто таким, что перестало чувствовать себя живым существом. Толстяк не смел повернуть назад закоченевшую шею, не смел двинуть глазами - холод будто проник в глазные яблоки и сковал их могильным дыханием. Парализующие волю секунды растянулись на минуты, а те незаметно превратились в часы, и толстяк забыл о самом понятии времени...

  И тут тело дало ему неожиданный приказ. "Прыгай!" - завопил внутренний голос, дав импульс недвижимому, скованному от страха, телу. Трясогузов, не думая протестовать, сильно наклонился вперед и выпал из кресла. Ударившись больно носом об пол, он почувствовал противный запах ковролина, будто пропитанного кошачьей мочой, или похожими на нее реактивами. Трясогузов повернул голову, стараясь отстраниться чуть дальше от этого запаха, но получилось плохо: запах продолжал стоять в носу и никуда от него теперь не деться. Толстяк постарался повернуть все тело чуть набок, чтобы облокотиться о правую руку, а левой нащупать ближайший стол - снова мимо: пальцы хватали лишь пустоту. Звуки сзади, где лежал мертвый Полозов, продолжались, не замолкая ни на секунду. Они были равномерными, словно часы тикали, или капала вода, или... крутился вентилятор.

  - Черт! - заорал Трясогузов, за мгновение до этого, поняв, что это работает кондиционер, за которым просто давно никто не следил. Лопасти слегка касались решетки и получалось именно то, что слышал толстяк, когда затаил дыхание.

  Он даже рассмеялся, на секунду забыв о Полозове и его перерезанной шее. Он снова лег лицом в ковролин: теперь его не беспокоил ни запах мерзких кошек, вовремя не нашедших себе туалет, ни то, что он лежит, не имея возможности уехать на коляске, которая отъехала куда-то вдаль темную.

  - Ладно, - сказал толстяк сам себе, - пора выбираться. Посмотрим, посмотрим, - вновь сказал он, явно на что-то рассчитывая, стараясь повернуться назад, помогая себе руками. Толстяк стал разворачиваться на месте, хватаясь за обшарпанные стойки столов, которые он, наконец, нащупал. Занозы от старого ДСП вонзались в ладонь, но Трясогузов, не обращая на них внимания, отталкивался от широких стоек, на которых покоились столешницы, с поставленными на них древними пыльными мониторами. Наконец, он развернулся к своему креслу, которого, по-прежнему, не мог видеть, но чувствовал, что его любимое сидение где-то впереди, и надо ползти в ту сторону, где лежал труп Полозова.

  - Черт! - снова вскричал он, вспомнив, наконец, что находится в комнате не один, а с покойником, к которому, в последнее время даже начал испытывать уважение. Он остановился, отдыхая перед тем, как снова кинется (в его случае - поползет) в битву за кресло.

  Пот лился ручьем, заливая солоноватыми струйками и так ослепшие глаза. Он, не обращая внимания, что теперь пот капает и на высунутый от напряжения, язык, помогал себе руками. Трясогузов был сейчас похож на толстую ящерицу: у нее осталось всего лишь две лапы, на которых она и должна доползти до спасительного дерева, где укроется от преследовавшего ее варана или журавля, или кто их там вообще жрёт. Эти странные сравнения приходили от, переполненного страхами, мозга, дававшего Трясогузову возможные подсказки через картинки, живо рисовавшиеся в воображении Альфреда. То, что здесь было жарко из-за испорченного кондиционера, добавляло "реализма" - теперь толстяк полз точно по пустыне, только вместо песка был вонючий ковролин, настеленный везде, куда бы он ни повернул голову...

  - А-а, стоп! - крикнул толстяк: рука, наконец, что-то нащупала - оно было твердое, угловатое, и, вроде бы, даже, похожее на его родное кресло. Ну, что - это оно?