Река времени. Дневники и записные книжки

У наших писателей нет ни теоретических манифестов, ни смелости в поисках новых форм, ни вкуса к экспериментам, посетовал В. А. Каверин в ж. «Литературная учеба». И в литературе нет ни направлений, ни даже кружков. Каждый пишет в своем углу, заботясь лишь о том, чтобы написанное было принято в издательстве. Именно поэтому нет ни игры мысли, ни полёта фантазии, как это было у писателей 20-х годов.

Исчезло и пророческое самосознание.

***

Хороший обычай держится у французов: писать в кафе, на людях, в живом потоке жизни, в её трепетном шуме, вслушиваясь в полутона и неожиданные созвучия. Что ни говори, в кабинетном творчестве и мысль становится кабинетной.

***

Когда на первом съезде писателей уничтожались писательские свободы, докладчики выражали радость (Пастернак). Может быть, надеялись, что кончится грызня между группировками. Но ведь с роспуском групп и объединений писатели лишались и очагов своей свободы. Создавалась новая жёсткая и упрощённая модель жизни: многообразие форм истреблялось. Творчество становилось отраслью государственной жизни. Теория «служебного искусства», «партийности» получила своё законченное выражение. Ни споров, ни инакомыслия: все должны шагать в ногу, петь в унисон. Литература стала службой, департаментом со всеми чиновничьими особенностями. Но ни Достоевского, ни Толстого, ни Щедрина в департаменте не вырастишь.

Наша эпоха реформ должна коснуться и литературы.

Новое дело

Знает, наверное, каждый: когда берёшься за какое-нибудь новое дело, на какой-то миг как бы теряешь себя, своё привычное представление о соотношении вещей. Мера нарушается. Чувство смутное какой-то предрождённости, или состояние путника, озирающегося: куда идти. Вот отчего не все новые дела человеку по душе. Иное занятие как выход из нормы, как болезнь.

Один из способов найти правильную дорогу: это перестать думать о себе как о потерпевшем и начать думать о движении в себе к общему.

***

Говорят, каждый человек может и даже должен измениться, если того требуют обстоятельства. Это значит сменить душу, как в магазине меняют негодный товар? Но если человек от природы бунтарь, его можно только сломать, а изменить нельзя.

Охотничью собаку не сделаешь комнатной, даже если держать её всё время взаперти. Они или взбесится, или просто зачахнет.

***

При попытках управлять мною со стороны испытываю безотчетное чувство сопротивления, переходящее в гнев. Есть одно такое место в душе. Если его задеть, просыпается вулкан. И тогда, хочу я этого или нет, огонь и пепел летят, лава движется, и ничто не может её остановить, пока поток сам собой не иссякнет.

***

В чём истоки личности, её пробуждения? Могу сказать, что я, в известном смысле, воспитывался на записных книжках М. М. Пришвина, на его философии поведения, совпадавшей с моим личным движением к свету. В чтении их и переживании определился я в своем «чувстве мысли». Но и до этого сердце моё что-то искало – и потому способно было принять в себя это учение. До этого – одно только личное, почти неосознанное движение к какой-то цели в себе. Потом движение это преобразилось, приобрело цельность и смысл.

***

Многими заботами обременён на земле человек. И как он устаёт от них! Вот если бы можно было уходить из жизни и возвращаться, когда вздумается! Уходить и вновь стучаться у порога, радуясь встрече и печалясь при расставании.

***

Коротка наша жизнь, но и этот путь слишком долог, ибо часто живём, уже не живя. Легкомыслен оптимизм переживших себя! Прежде всего умирает наше сердце.

***

Господи, как бы я хотел жизни вечной, в садах земных или небесных, чтобы рядом были те, кого я любил, с кем рос. По ним плачет душа моя, по детству моему, по первому цвету жизни, которых не удержать, не вернуть.

***

Да, многое можно пережить, перетерпеть, раз уж нет иного пути: лишь бы всё взошло садом, что когда-то цвело в душе. Одно мучает меня, что всё, о чём пишу, никому не надо.

***

Как странно, что я, рождённый жить, должен буду умереть. Зачем? Почему? Что за закон такой? Мы рождаемся и чувствуем себя вечными, бессмертными. Смерть же принимаем как несправедливость. И ничто нас не утешить, не обмануть не может.

***

Всё больше склоняюсь к мысли, что жизнь человеческая – трагедия без всякого запредельного смысла. И вера тоже из области трагедии. Все ценности жизни здесь, на земле. И вера тоже только земная ценность.

Крестный путь

Из поколения в поколение живут люди в вечном страхе смерти, все тысячи и тысячи лет под её косой. Наступает время для одного поколения провожать близких, потом для другого. Океан смены никогда не спит. Одной молодости не страшна смерть. Но и молодость проходит.

Так человечество проходит свой крестный путь. Другого у него нет. Жизнь ― чудо, бесценный дар, или случайность? Если дар, то не для того он дается, чтобы его осквернять. Но если случайность, то что тогда?

***

Всякий должен уйти, пройдя отмеренный ему путь. Мы знаем это. И, если путь этот пройден достойно, то, казалось бы, не о чем и горевать. Ведь мы не вечны. Но сознание наше не хочет, не может мириться с таким печальным итогом.