Река времени. Дневники и записные книжки

Есть у меня один знакомый, не сказать, что добрый. И даже больше того. Сделал этот человек мне немало плохого. Просто дышит на меня злобой. Отчего так не любит меня? От злого нрава? От несходства? Да, конечно. Но ведь и злой нрав надо чем-то задеть, так сказать, подкинуть дровишек в тлеющий костёр. И вот что я вспомнил. Дело было так. Он, тогда совсем юноша, почти мальчик, принёс в редакцию рассказ, что-то о мальчике с велосипедом. Редактор туда-сюда. Знаете, как неохотно эти люди соглашаются с фактом чужого творчества. Вот так и тут. Вертелся-вертелся редактор, а потом и говорит автору: «Вот как он скажет, так и будет». И на меня показывает. А я такой же автор, годком-другим постарше. Мне от такой чести слегка в голову ударило. Прочитал я рассказ. Вроде что-то есть, и неудачей назвать нельзя. А сказать так, язык не повернулся. Чувствую, не того от меня ждут. В союзники меня редактор зовёт. Да и понимаю: что бы я ни сказал, печатать всё равно не будут.

Ну и говорю: так, дескать, и так: чего-то не хватает. Автор меня глазами так и ест. Вижу, обиделся крепко. «Чего не хватает?»

Вспоминаю сейчас и думаю, что, конечно, не такая уж беда вышла, и не я этот рассказик зарубил. А всё же…

Вот все мы жалуемся, что жить в мире писателей трудно. Но пусть-ка спросит себя каждый из нас, сколько таких мальчиков с велосипедом в его жизни было?

Велимир Хлебников

Странное имя, и сам странный, выдумавший себя. Любил бродить по нехоженым зарослям слов, бормотать, что приходит на ум. В трагедии одиночества вся жизнь. Выглянет из зарослей и опять скроется. Его травили, как дикого зверя. Он один только раз ответил людям устами зверей: «Они надсмеются над вами, как вы надсмехаетесь надо мной».

Он родился в Калмыкии. И, может быть, в раннем детстве, посреди жужжания и гуда степи, среди звуков чужой речи услышал русские слова как бы со стороны, как не до конца разгаданную загадку. Глубинной памятью знал и ответ, но забыл его и всё время пытался вспомнить.

***

Говорят о каком-нибудь поэте: он непонятно пишет. Но это значит, что в поэзии ищут не того, что она в себе заключает. Вместо того чтобы разделять с поэтом художественное впечатление, видят в стихах тайнопись, которую во что бы то ни стало надо расшифровать, как неведомые письмена. Поэзия, конечно, тайна, но существует она для того, чтобы удивлять, а не для того, чтобы её объясняли.

***

Если вы любите поэзию, никогда не требуйте от неё больше того, что она может вам сказать. Если образ странен, значит, ему нужно быть таким. Таково его достоинство или недостаток. Но от толкования может исчезнуть и то, и другое.

Поэзия всегда неожиданность и всегда обращена к чувству художественному. Мы не спрашиваем у любимой, за что её любим. Так и у поэта не надо допытываться, чем он трогает наше сердце. «И тяжкий сон житейского сознанья / ты отряхнешь, тоскуя и любя…». Если так ― входи в страну поэта. Она открыта для тебя.

***

На выставке самодеятельных художников оставил запись в книге отзывов в том смысле, что диву даёшься разнообразию человеческих талантов. Жаль, что многое остаётся под спудом. Каждая такая выставка ― открытие того, на что способен простой, не избалованный славой человек.

Написав, заглянул в записи моих предшественников. Почти все были в стиле: «Мне очень понравилось…». Стало неловко. Зачем своей записью разрушил я благость общего хора? Но я утешился тем, что каждый имеет право на собственное мнение.

Не так думала хозяйка салона. Она посмотрела на меня с подозрением. Кто я такой, чтобы иметь собственное мнение?

Узнавание

Рассказ Николая Толстого, брата Льва Николаевича, «Пластун». То, что называют романтизмом. И в то же время, классический образец лирической отечественной прозы в духе Карамзина, Лермонтова, Тургенева, Н. Ф. Павлова. Вот незаслуженно забытый, неоцененный автор! Ещё более того: молодой К. Леонтьев с его романом «Одиссей», напечатанным в «Русском вестнике» и с тех пор не переиздававшимся? Некоторые строчки из рассказа мне особенно близки, как будто это я их написал. И действительно нахожу у себя похожее.

Лирическая проза пришла ко мне из Пришвина, Шолохова, Бунина. Приятно, что истоки мои в лирической прозе с её такими глубокими корнями. И приятно, что русская душа такую прозу знала давно и была к ней готова.

***

Удивительно, что в каждой образованной русской семье прошлой эпохи находился человек, а то и двое, и трое, которые обладали каким-нибудь талантом. Один рисовал, другой пел, играл на каком-нибудь музыкальном инструменте, сочинял музыку… И коли душа выходила на свет, то уж обязательно с талантом. Благо воспитания обращалось на пользу жизни. Вот почему так жалко этого порушенного уклада. Конечно, были не только такие семьи. Но разрушение ― всегда потеря. Будем ли мы иметь когда-нибудь хоть что-то подобное прежнему лучшему? Вот чего жалко. А о худом кто же жалеет?

Старинное письмо