В жизни много сурового и даже безобразного, и если искусство с безвкусной точностью будет стремиться к такой правде, то и само станет безобразным и погибнет. А это сплошь и рядом видно по некоторым современным книгам. Их становится больше. И чем их больше, тем меньше света и красоты. Безобразное не только повторяется, но и усиливается, обезображивая мир художественной литературы, её язык. Но как же быть? Закрывать глаза на то, что есть в жизни, лакировать действительность? Нет. Безобразие жизни такая же тема искусства, как и все другие, но изображать его нужно языком искусства, а не подворотни и отхожего места.
По-разному понимается правда в искусстве. Одними как «правда-матка», чтоб глаза колола, другими как правда под тонким покрывалом: такие словно стыдятся бельё с изнанки показать.
Правда необходима, но не забывай, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».
В субботу вышел из дома с тихим, хорошим настроением. На дорогах и тротуарах грязный снег. Возле магазина очередь за вином; группки ожидающих поодаль. Через слово мат. На лицах застывшая маска недоверия, замкнутости; одежды тёмные, мятые. На всем печать убожества, отсутствия духа. Как будто из людей выбили и ум, и сердечность, и чувство красоты. Вышел с открытой душой ― и вот что в неё налетело.
Лирика и проза
Есть люди, которые прозу жизни, внешнее ставят необходимым условием правды в литературе. Исповедальность считается ими чем-то почти постыдным. От слов «лирическая проза» они морщатся. Но фотографическая точность есть только внешне верное изображение действительности. Покажи, как ты страдаешь, печалуешься – от этого прибудет жизни в твоем создании. Наша жизнь состоит из радостей и огорчений: вечные чувства в жизни, а в литературе ― вечные темы. Всё сводится к ним, даже если мы пишем о временном, скользящем и обречённом забвению.
Знать быт ― хорошо. Знать душу человеческую ― ещё лучше. И не всегда она раскрывается через привычный быт. Без лирического начала никакой быт неинтересен, разве что для историка. Главное ― не то, что меняется, а то, что остаётся вечным.
Есть открытие для всех и есть для каждого, своё, особенное, когда человек открывает для себя то, что другими уже было открыто. Было, да, но всё же не в тех же самых словах. Вот почему неизвестная земля, терра инкогнита, в жизни каждого открывается снова и снова, и велосипед изобретается бесконечно.
Долгие годы не было дня, чтобы сердце моё не плакало. Что удивляться, что в написанном мною так много боли?
По установившейся привычке в художественной литературе всё ещё хотят видеть отражение жизни. Но литература ― это отражение образа мыслей и чувств пишущего человека. Если угодно, это картина жизни, но прошедшая через сознание художника.
Художник, конечно, имеет право на самовыражение. Это условие творчества вообще, но если его откровения никому не понятны, то это уже и не искусство. В таком творчестве исчезает общее всем понятие правды и красоты.
Хорошо, когда искусство имеет свой притягательный центр, свою духовную академию. В ней закаляется булат талантов. Но если такая академия каждый год принимает и выбрасывает десятки учеников, то такой центр становится похож на инкубатор, на фабрику, от серого дыма которого уже не видно неба.
Есть в нашей современной литературе три разряда писателей: благополучные, сравнительно благополучные и совсем неблагополучные. Последние, как правило, лирики: люди с неуправляемой душой, непредсказуемой психикой, культом свободного чувства. И это особенно враждебно чиновникам от литературы. Лирики для них возмутители спокойствия.
У каждого настоящего писателя свой путь, своя дорога в литературу, и идёт он по этой дороге самостоятельно. «Живи, как живётся, и пиши, как пишется» (А. С. Пушкин).
Совсем необязательно смотреть на творчество как на путеводитель по универмагу или автобазе, лаборатории учёного или кабинету политика. Многое из того, что зовётся днём нынешним, забывается как дождь в ненастное лето, когда все дожди похожи один на другой. В творчестве может быть мало примет быта самого последнего времени, зато есть чувства, общие для людей во все времена.
Быт ― это глина, из которой писатель лепит своё изображение мира и человека, но душу в него вдувает лирика. Без глины не во что вдунуть душу, но и глина без духа ― только грязь. Галатея без художника – только скульптура, изваяние.
М. Пришвин, К. Паустовский понимали это лучше других! У них всё вырастало из жизни, но где у них быт сам по себе, неодухотворённый, и где резкий приговор человеку? Там, где писатель слишком близок к быту, не поднимается над ним, он близорук, узок и неглубок в своих суждениях о жизни и человеке. Наши «деревенщики» пронзают быт лучом вечности.
Жизнь вообще складывается из случайностей, но приобретает, несмотря на это, какой-то смысл. Значит, надо предполагать, что в самих этих случайностях уже заложены возможности смысла. Этот тайный промысел и раскрывает слово писателя или хотя бы намекает на него.