Реки Лондона

Благодаря школьному курсу географии даже я знал, что Ганг – одна из самых почитаемых священных рек Индии. Но если честно, совершенно не помнил, почему. Что-то там было про сожжение умерших и погребальные песнопения. Я занес этот пункт в список вопросов, которые следует изучить, – он обещал быть чрезвычайно длинным.

В конце концов я измыслил способ разрешения этого конфликта – правда, довольно кривой. Брок писал, что genii locorum не убедишь просто так согласиться с условиями договора. Им обязательно нужно что-то символическое. О присяге на верность не могло быть и речи, а междинастический брак стал бы слишком ужасной участью как для Матушки Темзы, так и для Батюшки. И поэтому я предложил обмен заложниками, долженствовавший вселить доверие и укрепить связь между верхним и нижним течениями реки. Изящное средневековое решение, которое не могло не заинтересовать этих двоих, свято верящих в свои божественные права. Старое доброе английское соглашение, скрепленное нитью с восковой печатью и кумовством промеж богов. Я мог бы соврать, что знаю о практике обмена заложниками из школьных уроков истории или книг о доколониальной жизни Сьерра-Леоне, но буду честен – я узнал о нем в тринадцать лет, из фильма «Подземелье драконов».

– Так почему именно я? – спросила Беверли, когда узнала.

– Ну не Тайберн же, – ответил я. – Она точно не годится быть вестником мира и благорасположения. А Брент слишком мала.

У Мамы Темзы были и другие дочери, духи рек, о которых я никогда не слышал. В том числе пухлая, улыбчивая молодая женщина, чьим официальным именем было Черная Канава [80]. Но, разумеется, ее никто никогда так не звал. А Матушка Темза, видимо, просто решила, что Беверли легче всех найдет общий язык с неотесанными деревенщинами.

Заложником с другой стороны был некто по имени Эш. Визитной карточкой его реки была киностудия «Шеппертон», мимо которой она текла.

Церемония обмена должна была состояться в Раннимиде, 21 июня, в день летнего солнцестояния. Принимал нас Кольн Брук, отпрыск Отца Темзы и отец Эша. За две тысячи лет притоки Темзы здорово переплелись, особенно в результате «геологического регулирования». Я подозревал, что главным организатором церемонии был Оксли, и он не собирался ничего пускать на самотек. Подтверждением этому служили вручную нарисованные дорожные указатели, которые я увидел, когда заплутал в закоулках Хит-Энда. Эти указатели четко вывели нас в тупик с прерывистой линией. В конце тупика были ворота и импровизированная парковка.

У ворот нас встретила Айсис, сопровождаемая стайкой мальчишек-подростков в лучших воскресных костюмах. Все они тут же окружили «Ягуар», наперебой вызываясь отнести багаж. Один сорванец с волосами цвета спелой пшеницы предложил покараулить машину за пятерку. Для верности я пообещал ему десятку – разумеется, когда вернусь.

Айсис тепло обняла Беверли – та наконец разжала мертвую хватку, которой сжимала сумку с косметикой. Они вошли в ворота и побрели дальше, в поле. «Трон» Батюшки Темзы находился возле часовни, под сенью древнего тиса. Вокруг собрались сыновья – как положено, во всем блеске рабочих курток и отросших бакенбардов. С ними были жены и дети. Все они молча смотрели, как мы идем, – словно Беверли была несчастной молодой вдовой из болливудской мелодрамы. Сам трон представлял собой конструкцию из прямоугольных тюков сена допотопной формы – теперь, насколько мне известно, фермеры делают их по-другому. Поверх тюков были постелены лошадиные попоны, украшенные затейливой вышивкой. Ради такого случая Батюшка Темза облачился в свой лучший костюм и даже расчесал волосы и бороду так тщательно, что они выглядели почти аккуратно.

Айсис и Беверли подошли к трону, я следом за ними. Накануне я весь день инструктировал Беверли, но Айсис все равно показала ей пример – первая склонилась в глубоком реверансе, опустив голову. Беверли повторила. Батюшка Темза поймал мой взгляд, а затем медленным, величественным движением приложил руку к груди и вытянул вперед ладонью вниз в римском приветствии. Потом встал с трона и взял Беверли за обе руки, заставляя подняться.

Он поздоровался с ней на непонятном мне языке, а затем расцеловал в обе щеки.

И воздух вдруг наполнился запахами яблоневого цвета и конского пота, коктейля «Тизер» и старого резинового шланга. Повеяло пылью дорог, послышался детский смех. Все это вломилось в мое сознание настолько мощно, что я от неожиданности покачнулся. Жилистая рука тут же легла мне на плечо, и Оксли дружески хлопнул меня по груди, чуть не сломав пару ребер.

– Ну как, Питер, почувствовали? – спросил он. – Это наверняка начало чего-то нового, если только я не ошибаюсь.

– Начало чего? – переспросил я.

– Понятия не имею, – отозвался Оксли. – Но что-то определенно витает в воздухе.

Беверли совсем затерялась среди приближенных Батюшки Темзы. И Оксли повел меня прочь от толпы, знакомиться со вторым участником обмена. Эш оказался молодым человеком на полголовы выше меня – широкоплечим, светлоглазым, ясноликим и пустоголовым.

– Ты уже собрал вещи? – спросил я.