На одном из кожаных диванов, напоминая собрание в пятидесятнической церкви, уютно расположилась компания темнокожих женщин средних лет. Все они, подобно Беверли, окинули меня беглыми оценивающими взглядами. Непонятно как среди них затесалась худая белая дама в розовом кашемировом костюме и с жемчугом на шее, но она явно чувствовала себя свободно, словно по пути забежала в гости да так и осталась. От жары дама, похоже, ничуть не страдала. Она дружески кивнула мне.
Но все это было не важно. Потому что здесь присутствовала богиня реки Темзы.
Она восседала на самом роскошном из всех кресел. Ее волосы, переплетенные черной позолоченной лентой, венчали голову подобно короне. На круглом лице без единой морщинки, гладком и нежном, как у ребенка, выделялись полные, очень темные губы. У нее был тот же кошачий разрез глаз, что и у Беверли. Ее блузку и юбку с запахом украшало тончайшее австрийское кружево. Воротник блузки, расшитый серебряным и алым, был достаточно широк, чтобы являть миру покатое плечо и верхнюю часть роскошного бюста.
Одну идеально ухоженную руку она опустила на столик рядом с креслом. Под столиком виднелись мешки из грубой холстины и небольшие деревянные ящички. Я подошел ближе и ощутил запахи соленой воды и кофейных зерен, дизельного топлива и бананов, шоколада и рыбных потрохов. Тут я и без Найтингейла понял бы, что имею дело с чем-то сверхъестественным. Эта магия действовала мощно, завораживающе: как будто прилив захлестнул меня и несет в море. Сейчас, стоя перед богиней Темзы, я ни капли не удивлялся тому, что она нигерийка.
– Так вы, значит, ученик мага, – проговорила Матушка Темза. – Но разве это было в соглашении?
– Думаю, его дополнили, – с трудом пролепетал я.
Стремление немедленно броситься перед ней на колени, зарыться лицом в пышную грудь и биться в конвульсиях от восторга было почти непреодолимым. Она предложила мне сесть, и я сел, но в штанах стало так тесно, что я поморщился от боли.
Беверли тихо хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Матушка Темза тоже улыбнулась, а затем отправила девчонку хозяйничать на кухню. Африканские женщины заводят детей, чтобы те помогали по дому, уж это я точно знаю.
– Хотите чашечку чая? – спросила Матушка Темза.
Я вежливо отказался. Найтингейл очень четко дал понять: в ее доме нельзя ничего есть или пить. «Стоит вам это сделать, – сказал он, – и все, вы в ее лапах».
Мою маму отказ от угощения оскорбил бы до глубины души, но Матушка Темза лишь милостиво кивнула. Возможно, это тоже было частью соглашения.
– Как там ваш мастер? Все хорошо? – спросила она.
– Да, мэм.
– С возрастом он вроде бы становится лучше, наш мастер Найтингейл, – заметила богиня.
Я не успел спросить, о чем речь. Она вдруг почему-то начала задавать вопросы о моих родителях:
– Ваша мама из Западной Африки, верно?
– Из Сьерра-Леоне.
– А ваш отец – он, наверно, уже не играет джаз?
– Вы знаете моего отца?
– Нет, – ответила она и многозначительно улыбнулась. – Просто все музыканты Лондона сродни мне, особенно те, что играют джаз и блюз. Таковы уж мы, реки.
– Может быть, вы и с Миссисипи знакомы? – спросил я.
Папа всю жизнь божился, что джаз, как и блюз, вышел из мутных вод Миссисипи. Мама же клялась, что он родом из бутылки, как и все, что придумал дьявол. Я временами подтрунивал над этим, но тут вдруг подумалось: если существует Мать Темза, может, есть и Старик Миссисипи? И если есть, общаются ли они между собой? Ведут ли долгие беседы по телефону о заиливании и водоразделах, обсуждают ли необходимость борьбы с последствиями наводнений в зонах прилива? А может, они по-современному пользуются электронной почтой, шлют друг другу эсэмэски или даже сидят в «Твиттере»?
Задумавшись об этом, я вдруг понял, что колдовское обаяние начинает рассеиваться. Матушка Темза, видимо, это почувствовала.
– Да уж, – кивнула она, бросив на меня проницательный взгляд, – теперь понятно. Вижу, ваш мастер поступил очень разумно, выбрав вас. А еще говорят, старую собаку новым трюкам не выучишь.
На протяжении последних двух недель я выслушивал столь же непонятные комментарии от Найтингейла. Поэтому успел разработать хитрый прием: услышав очередной туманный афоризм, сразу же менял тему.
– Как вы стали богиней Темзы? – поинтересовался я.
– Вы уверены, что хотите знать? – переспросила она, но было заметно, что ей льстил мой интерес. Все любят говорить о себе, это факт. Девять из десяти чистосердечных признаний происходят оттого, что человек по природе своей стремится рассказать внимательному слушателю о себе. В том числе и о том, как дошел до такой жизни, что укокошил своего партнера по гольфу клюшкой.
Матушка Темза в этом плане ничем не отличалась от других. Более того, боги, как я потом понял, даже больше людей любят поговорить о себе.