Реки Лондона

В Лесли я ничего странного не ощущал. Интересно, можно ли как-то скрыть «секвестрацию»? Или, может, просто я не столь восприимчив, как рассчитывал? Найтингейл не раз говорил мне, что искусство отличать вестигии от капризов собственного сознания достигается и совершенствуется на протяжении всей жизни. Я уже решил, кому можно доверять, — но исключать их из списка подозреваемых было бы страшной ошибкой.

После душа я подошел к зеркалу и некоторое время смотрел на свое отражение, собираясь с духом. Потом наконец решился открыть рот и внимательно осмотреть. Потом закрыл глаза и надавил пальцами на щеки. Никогда в жизни так не радовался, щупая свои коренные зубы. Ибо теперь точно знал, что мое лицо Генри Пайк не разрушил. Пока.

Я загрузил ХОЛМС-2 и ввел свой логин и пароль. То есть номинально они, конечно, были не мои, а Найтингейла, и должны были утратить силу, как только он потерял дееспособность. Но, очевидно, отключить их просто ни у кого не дошли руки: халатность — еще одна ключевая характеристика цивилизации и, как следствие, бюрократии. Я начал с самого первого случая — с убийства Уильяма Скермиша в Ковент-Гардене 26 января.

На поиски у меня ушло три часа и две чашки кофе. Я нашел то, что искал, просматривая материалы по делу Фрамлина. Все началось с того, что курьер-велосипедист был сбит на Стрэнде и доставлен в Университетский госпиталь для оказания первой помощи. Еще на месте происшествия, пока ехала скорая, он успел дать показания констеблю в форме. Сообщил, что водитель автомобиля обогнал его и практически спихнул с дороги. Лесли мне сказала, что ДТП произошло на участке, который не просматривается уличной камерой видеонаблюдения (что бывает крайне редко). Однако в официальном отчете говорилось, что курьера сбили рядом со станцией «Чаринг-Кросс». А на железнодорожных станциях Лондона непросматриваемых участков, так называемых слепых пятен, нет с тех пор, как ИРА в девяностые огласила свои законные требования. Я залез в самые недра архива ХОЛМС-2, куда какой-то истинный маньяк из Отдела расследования убийств загрузил абсолютно все записи со всех камер от Трафальгар-сквер до Олд-Бейли. Ни одна из них не была четко озаглавлена. И я извел по крайней мере полтора часа, чтобы найти нужную. Курьер не смог сказать, что за автомобиль подрезал его, но на записи было четко видно: к обочине его прижала потрепанная «Хонда Аккорд». Разрешение видео не позволяло разглядеть ни водителя, ни номер автомобиля, но я, еще до того как проследил его движение до камеры с высоким разрешением у светофора рядом с Трафальгар-сквер, уже понял, кто за рулем.

Все было ясно. Она находилась у дома Коппертауна, когда хозяин убивал свою жену и ребенка, присутствовала в кинотеатре в момент конфликта, а также на улице во время нападения на доктора Фрамлина. И была с нами, когда мы обсуждали план операции у Королевской Оперы. И, вовремя явившись туда вместе с группой быстрого реагирования, забрала пистолет.

Итак, главным подозреваемым была Лесли Мэй. Она стала безвольной марионеткой, в чье тело вселился Генри Пайк, частью его безумного спектакля хаоса и ярости. Я только не мог понять, была ли она ею с самого начала, с той ночи, когда Уильям Скермиш лишился головы, а я повстречал Николаса Уоллпенни. И тут вспомнил про Прелестную Полли из оригинального текста Пиччини — безмолвную девицу, с которой Панч крутит роман после того, как расправился с женой и ребенком. Он страстно целует ее, а она «совсем не против». Потом он поет: «Когда б все жены мира в моей бы были воле, я всех бы их убил ради Прелестной Полли».

Как-то раз в Ковент-Гардене мамаша потеряла сына. Она была англичанкой до мозга костей в старом понимании этого выражения: отлично сидящий сарафан в цветочек и сумочка, со вкусом подобранная к нему. Она отправилась в Вест-Энд за покупками и намеревалась заодно посетить Музей транспорта. Немного отвлеклась, засмотревшись на витрину магазина, а когда снова повернулась к своему шестилетнему сыну, того уже и след простыл.

Я очень хорошо помню ее лицо, когда она нашла нас. Внешне — само спокойствие, и губы чопорно поджаты, как и положено истинной британке. Но ее выдавал бегающий взгляд — она явно из последних сил сдерживалась, чтобы не броситься во все стороны сразу. Я старался успокоить ее, в то время как Лесли связалась с участком и приступила к организации поисков. Не помню, что я ей говорил, — наверное, просто какие-то слова утешения. Но видел, что ее трясет, пусть и почти незаметно, и понимал, что вот здесь и сейчас, на моих глазах, рушится жизнь человека. Пацан спустя пару минут вернулся обратно — его привел один добросердечный клоун откуда-то с задворков площади у церкви актеров. Когда они появились, я смотрел на безутешную мать. И на моих глазах по ее лицу разливалось облегчение, а страх и тревога отступали. И в конце концов передо мной снова оказалась строгая и практичная дама в сарафане и добротных кожаных босоножках.