Реконкиста

И напрасно было бы искать в тогдашней парижской прессе хоть каких-нибудь упоминаний о наших достижениях. Ришелье был министром информации и дезинформации, а его ценура эффективностью уступала разве что советской, и, наверняка, была более интеллигентной. Сам кардинал, благодаря Пресс-Кабинету[21] (праобразу пресс-службе при ЦК КПСС), руководил пропагандой, создавал панегирики, посвященные собственной личности и "выпускал" пасквили, созданные по его "вдохновению", исключительно хитроумные, чтобы их неудачные претензии делали его самого еще более великим. Он учредил Французскую Академию и имел писателей, которые были его фаворитами, из которых лишь Корнель, возможно, сопротивлялся чрезмерной опеке мецената в сутане. Так что никого не должно удивлять, что драматичная операция дофина не дождалась тщательного упоминания в "Gazette de France" от десятого декабря. Врачебный консилиум сообщил лишь о ничем не грозящей кишечной колике наследника трона, который будущий Людовик Великий победил сам силой своего организма и, благодаря опыту придворных медиков, среди которых напрасно было бы искать доктора Амбруаза де Лиса.

Если говорить обо мне, то целый день, ночь и половину следующего дня я просто проспал, изредка пробуждаемый чем-то надутой Лаурой, которая, тем не менее, неустанно жаждала ежедневной порции ласк, на которые у меня не было сил, хотя желание, возможно, отыскать бы и удалось. А еще у меня проскользнуло одно неосторожное словечко, о котором пришлось долго потом жалеть.

И до сих пор бывало, что, в ходе наших шуточек, взаимных ласк и шалостей Катони возобновляла вопрос, для нее особенно важный, а для меня достаточно хлопотливый:

– А ты женишься на мне?

Как правило, эту проблему я тысячами способов обращал в шутку, давал уклончивые ответы, но всегда оставляющие какую-то надежду. Но в тот день, под утро, мечтая только лишь о том, чтобы заснуть, я бросил, чтобы отделаться:

– Мне бы очень этого хотелось бы, дорогая, только, к сожалению, я уже женат.

После пробуждения я застал девушку совершенно изменившуюся, всю в слезах; и напрасно я пытался вывернуть все наизнанку, заявляя, что всего лишь шутил, что всего лишь воспользовался метафорой, будто моя жена – это Наука и Священная Мудрость; стало ясно, что между нами проклюнулась маленькая, но с тенденцией к росту, заноза. Правда, тогда у меня не было ни желания, ни способности над всем этим задуматься.

К вечеру прибыл месье д'Артаньян с вестями из Лувра. Горячка у дофина прошла, ну а в город вернулся Кардинал и пожелал, чтобы я появился у него после обеда; в Пале Рояль я должен был попасть через боковую калитку, предназначенную, как говаривали, для шпиков, для гулящих девиц и интеллектуалов.

Туда, с месье Шарлем, я отправился пешком, поскольку от предоставленной нам квартиры, рядом с церковью Сен-Жермен-де-Пре до резиденции Первого Министра было недалеко: достаточно было перейти Сену и пройти мимо Лувра, чтобы очутиться на месте. Несмотря на декабрьскую прохладу, окружавший нас город я видел подвижным, говорливым и веселым, так что шел я с головой, наполненной фантастическими замыслами и толстой папкой под правой рукой, поскольку левая все еще была в гипсе. В бумагах я заключил плод наполненных трудами дней и бессонных ночей, проведенных в Клюни и Мон-Ромейн, названный мною "Десятилетним Планом для Европы". В соответствии с моими мечтаниями, он должен был включать базовые тезисы для выступления Ришелье на планируемом съезде монархов, который должен был еще этой весной открыть Новую Эру Европейского Порядка. Я предлагал, чтобы, учитывая проблемы коммуникации и вообще символически, отказаться от концепции собрать всех этих сливок общества в Тезе, а провести историческое собрание в самом центре давних владений Лотаря[22] – в Страсбурге.