Реквием по Победе

– А меня тогда просто немцы сбили, – уже продолжал лётчик. – Я сам два «мессера» на тот свет отправил, но, вот, и меня угробить захотели – так я выпрыгнул. Приземляюсь, а тут Мишка с автоматом. Пришлось быстро учиться стрелять, а то ж в лётной школе особо не до этого было, сами понимаете.

– Ну, с вами всё понятно, – усмехнулся Остроухов. – А ты, Андрей, с ними что ли?

– Да не, – отозвался старшина. – Я уже границу переходил, пока они Севастополь освобождали. В Берлине войну заканчивал.

– Ух ты! Рейхстаг брал? – чуть ли ни хором спросили собеседники, глядя на него с удивлением.

Тот усмехнулся:

– Ну, почти. Наш взвод закрепился в доме неподалёку. Там до рейхстага недолго идти было, да всё приказа нам не поступало. Наш лейтенант, конечно, очень рвался на штурм, но, вот, не довелось…

Тут, у него на глазах выступили едва заметные капли.

– А лейтенант-то наш… уже Победа наступила, мы готовились уходить из города…, и его снайпер застрелил… двадцать один год парню был….

За столом все помрачнели.

Тем временем, симпатичная официантка уже поставила на стол бойцам бутылку грузинского коньяка, стаканы, блюдце с нарезанными яблоками и ещё небольшую тарелочку с четырьмя бутербродами с маслом и красной икрой.

Остроухов открыл бутылку и принялся разливать светло-коричневое содержимое по стаканам.

– Давайте, товарищи, – поднял он бокал, – за тех, кто погиб, защищая нашу Советскую Родину…

Все они поднялись и, не чокаясь, залпом выпили то, что было налито.

Безруков принялся есть бутерброд, Знахарев пока ещё сидел с угрюмым лицом, а Донцов спросил:

– А ты, Сенька, где воевал?

– На Украине. Я туда из училища пришёл, там же и комбатом стал. Хех, представляете трагедию, – ещё даже лейтенантом не стал, а уже батареей командовал.

– Перебило всех?

– Ага. Ночью наша батарея готовилась стрелять, а тут фрицы-диверсанты нагрянули. Капитана сразу же положили. Мы в бой – лейтенанта тоже подстрелили. Ну, я один из офицеров остался. Немцев-то мы одолели, а батареей командовать надо, у нас же операция по плану, а тут на грани срыва! Но, нет, отстрелялись как следует! Половину укреплений им разнесли. А я, представляете, вообще толком не понимаю, что делать, у меня солдат мало осталось, мне двадцать лет, а тут командовать надо! И без того страшно, так ещё это…

– Понимаю, брат, – угрюмо ответил старлей.

С минуту все они молчали.

– А как думаете, что дальше будет? – спросил Безруков.

– Жить будем! – улыбнулся Остроухов. – Страну поднимать, защищать её дальше. Давайте за это и выпьем! За мир и за светлое наше будущее после Победы!..

***

В Кремле, как и месяц назад, были накрыты столы. Белоснежная скатерть доставала чуть ли не до мраморного пола, а по всей длине стояли самые разнообразные национальные блюда почти всех республик Советского Союза: расстегаи, различная икра, балык, селёдка, ветчина, «весна», нельма в белом вине и многое другое, не говоря уже о разнообразии спиртного, которым потчевали гостей. А гостей этих было немало, и все были настоящими сливками советского общества: члены Политбюро, маршалы, генералы и адмиралы – командующие фронтами, флотами, армиями и флотилиями.

Зал буквально звенел, и от голоса Молотова, произносившего один из своих тостов, и от количества наград, что, то и дело, ударялись одна об другую, и, конечно, от чоканий фужеров и бокалов, после очередного громогласного «ура!».

Сталин сидел за центральным столом в своём уникальном сером маршальском мундире, кой был единственный на всю страну, со скромной звездой Героя Социалистического Труда, и ту, которую ему тайком повесила его же дочь. Он наблюдал за своими гостями, за своими верными солдатами, что сейчас поднимали тосты за него, за народ, за своих собственных бойцов… и друг за друга, но в особенности – за Жукова. Пусть они и делали это не особо заметно и, как бы, невзначай – к слову, однако, вождь понимал, что во многом обязан этой Победой именно своим командующим. Как человек, он был рад за то, что смог подобрать таких хороших людей и специалистов – ими гордится вся страна, а мир боится. Как политик же, он понимал, что именно эти полководцы и флотоводцы могут представлять для него угрозу. И хотя все, присутствующие в зале, поголовно уважали Сталина и, чуть ли ни боготворили, ему в это слабо верилось, ибо он помнил, как свергался старый режим, про который пели «Боже, царя храни!».

Что касается самих командующих, то им явно было не до мыслей о перевороте или ещё о чём-то подобном. На их лицах сияли улыбки радости за Победу, друг за друга и, конечно же, за партию, что доверила им столь ответственные посты в такое трудное время.

– Ну, что, товарищи! – пробасил Соколовский, поднимая в воздух четвёртый фужер. – Предлагаю тост за нашего великого Георгия Константиновича!