Генералы и маршалы тут же одобрительно заголосили, чокаясь, а Жуков лишь скромно усмехнулся, бормоча, мол, не стоит. Конечно, ему были приятны подобные комплименты, и он справедливо почивал на лаврах маршала Победы. Однако совесть его всё равно гложила, ибо командующий понимал, что солдаты называют его, не иначе как мясником, хоть и уважают, но было это уважение из страха перед крутостью его нрава. Он понимал, что своими действиями загубил много жизней зазря – и помнил об этом. И всё же, дело было сделано. Пусть и такой ценой, но Победа добыта, а враг побеждён. Предстояло готовиться к новым испытаниям.
– О чём задумался, Георгий? – спросил, стоявший рядом, Рыбалко.
Жуков тяжело вздохнул.
– Одних гадов победили. За ними полезут новые, – угрюмо проговорил он.
– Кто? Американцы-то? – усмехнулся танкист. – Не думаю. Обделались они от нашего вида-то.
Маршал посмотрел на своего собеседника в упор.
– Мы-то, быть может, их и напугали. Только, вот, у них страна не лежит в руинах, как у нас. Врасплох застанут – хуже сорок первого нам всем здесь будет! Подниматься надо. И как можно скорее!
– Да поднять-то – подымем! – вмешался в разговор Антонов, подошедший к маршалам. – Проект демобилизации армии уже готов у меня. Солдаты разойдутся – работать начнут. Вопрос в другом – сколько восстанавливаться будем?
– Трудно сказать, – вздохнул Жуков. – Возможно, десятилетие. Может, больше…. Впрочем, товарищи, наше с вами дело – не допустить новой войны. Эту пережили – победили – и хорошо! Новой нам не надо. Не дай бог! Нужно армию укреплять да развивать, и новому поколению вдалбливать, хоть калёным железом, но вдалбливать, что нет ничего страшнее войны! И так, вон, пол страны в руинах да в штабелях трупов лежит – сосчитать не можем – так это не все ж ещё! Нет. Нет, всё, не надо нам воевать. Нам мир нужен. Такой мир, чтобы нас лет тридцать вообще никто не трогал….
Он помолчал.
– …но, чтобы мы, в случае чего, могли любому в челюсть зарядить. Да так, чтоб эта самая челюсть сломалась к ядрёной матери!
Маршал смачно выматерился, а затем поднял фужер и пробасил на весь зал:
– Предлагаю выпить за мир, товарищи! За мир, в котором наша Советская Родина может дать отпор любому врагу, от чего её никто более не тревожит!
– Ура! Ура! Ура! – раздался хоровой ответ полководцев, и звон фужеров и бокалов, вперемешку с бряцаньем наград, снова наполнил зал….
***
Прошло тридцать лет.
Московские улицы были заняты тёплым и ярким майским солнцем. Работали фонтаны, а на зданиях всё ещё висели некоторые первомайские декорации, от чего казалось, что город погружён в вечный праздник весны.
По проспектам и бульварам шли люди, многие из которых только-только начинали стареть по возрасту, хотя на деле – их головы поседели уже чуть более тридцати лет назад ещё в окопах и траншеях. Однако сейчас эти, пока что, «молодые старики» двигались в сторону Большого театра, где, как и все эти тридцать лет, надеялись встретить кого-то из своих сослуживцев.
Кто-то приходил в форме, на которой с годами менялись погоны, петлицы и прибавлялись награды. Кто-то же давным-давно сдал свою армейскую гимнастёрку или повесил глубоко в шкаф, заменив её на простой холщовый или хлопковый пиджак, на котором, словно на мундире, наискось висели ордена и медали.
Ветераны приходили на эту небольшую площадь и ждали. Ждали знакомые лица. Некоторые приходили с маленькими внуками, некоторые с уже взрослыми детьми, а некоторые же – всеми семьями.
Проходящие мимо горожане, не знавшие войны, с трепетом смотрели на собирающихся ветеранов, которые, узнав друг в друге однополчан принимались обниматься, чуть ли ни в пляс пускаться и расспрашивать друг друга. О чём расспрашивать? Да обо всём. Всё ж-таки год не виделись, а то и больше. То внуков больше становится, то помрёт кто-то, то переедет куда-то. Даже банальные разговоры про посадку картошки и то были актуальными среди этих «стариков». Однако с течением диалогов все постепенно переходили к фронтовым воспоминаниям.
– Дед, а дед! – тормошил Колька своего дедушку. – А кого мы ждём?
– Товарищей моих, дружище! – отвечал Безруков, вглядываясь в толпу сквозь толстые линзы очков. Всё-таки работа на шахте давала о себе знать через ухудшение зрения.
– А кто они? – интересовался мальчик.
– Хех! – усмехнулся ветеран. – Когда-то все мы были солдатами, Коля. Сражались за Родину нашу. Врагов прогоняли. Теперь, вот, кто кем стал. Ну, вот, Васька Донцов, я тебе про него рассказывал, остался в авиации служить, да разбился лет двадцать назад… Андрюша Знахарев, вроде как, агрономом стал…
В этот момент, Безруков прищурился, увидев кого-то в толпе, а затем улыбнулся и произнёс:
– Лёгок на помине!..
Через ряды ветеранов медленно шёл лысеющий мужичок в таком же, как и у многих здесь, пиджаке с орденами. Мало кто мог сейчас, глядя на него, сказать, что ещё тридцать лет назад это был бравый старшина, прошедший всю войну от начала до конца, закончив её в Берлине, всего лишь через пару улиц от рейхстага.
– Ну, здравствуй, чертяка старый! – усмехаясь, приветствовал его Безруков, направившись навстречу.