Религия бешеных

— Я пообщаюсь немного с людьми, можно?..

Он взглянул на меня, молча кивнул и ушел вперед, мгновенно растворившись в толпе. Голубовичу пришлось возиться с чужой покинутой женщиной…

— Чтобы зэк приехал без кипятильника?!

Он стоял посреди номера с кипятильником в руке — и выглядело это забавно. Он теперь мог сделать хоть литр кипятка. Но это было, собственно, и все. Жрать ему больше было нечего. «Тигру в клетке недокладывают мяса!..»

— …И я только потом заметил, что мне не дали талоны на еду… — говорил он, набирая номер внутренней связи. Да, это ты, Бывалый, лоханулся. Теряешь квалификацию… — Але, у тебя от завтрака что-нибудь осталось?

И вереница каких-то мальчиков покорно потянулась к нему с какими-то ништяками. Взамен они получали свою дозу кипятка…

Сказали, что попозже вечером в гостиницу будут заселять оставшихся бездомными сирот. Я намеревалась в ряды этих сирот затесаться.

— А если тебя не поселят, будем сами здесь что-то решать…

И он впечатал в «сокамерника» такой взгляд, что стало понятно, кем именно здесь первым пожертвуют ради меня. Даже сквозь непроходящую давящую усталость в моем мозгу пронеслась живая мысль: «Черт возьми… Я снова узнаю того самого Голубовича…» И я не позавидовала судьбе всех этих людей. Если он вдруг решит что-то решать и начнет их утрамбовывать. Если он опять вздумает тут развернуться, их же снова всех подчистую смоет…

И я вновь тихо спасалась рядом с ним. Хоть посмотреть на нормального человека…

…Какой шикарный отель… Загляденье… Именины сердца… Я опять устроилась лучше всех. Вселилась одна в двухместный номер. И даже не побрезговала жестоко отобрать у забывчивой администраторши положенные мне талоны. Два. Оголодавший качок Голубович воззрился на меня с надеждой.

— Рысь, а можно мы завтра…

— …вместе пойдем на завтрак, и я дам тебе талон.

Все. Я его купила.

Пропитание себе он зарабатывал тяжело.

— Ты выглядишь на тридцать восемь или даже на тридцать девять. Градусов температуры… — Я коснулась его лба, вернула ему его жест. Это была всего лишь констатация факта. Я просто прикидывала, сколько еще смогу из него выжать. Разговоров…

— Вот кто действительно ужасно теперь выглядит, так это Тишин. Как Киса Воробьянинов, когда Остап нанимается художником на пароход и говорит: «Со мной еще мальчик…» И Воробьянинов выходит — такой дряхлый, трясущийся…

Я смотрела на него. Господи, что с нами стало? Что от нас самих осталось через полгода? «…Все, что осталось…» Он сейчас похож почти на старика…

Но это пройдет.

Но вот куда делась я? Когда-то я чувствовала себя туго закрученным, хлестким жгутом? Кажется почти невероятным…

Я расплелась, как капроновая веревка. «…Какое наслаждение быть тонкой, гибкой, смелой женщиной. Заточенной, как нож, который так легко и уверенно подхватывает мужская рука. Который создан для того, чтобы его не выпускали эти руки…» Какие ножи? О них можно было уже забыть. Я потеряла всякую заточку. Как нож, с которым слишком долго неправильно обращались.

Я не выношу тупые лезвия…

Я, кажется, становлюсь похожей на… бабу…

Но это будет истреблено. Нещадно. Когда я снова буду предоставлена сама себе. Теперь уже скоро…

Ну что за манера?.. Взять женщину — и просто задавить ее. А кайф-то в чем?..

Он ушел, измученный вконец, честно наговорив кассету до конца. Что-то я вовсе уже не щажу людей…

Я почти со стоном медленно погрузилась в ванну, до краев наполненную кипятком. Какой кайф… Большего для меня жизнь сегодня уже не сможет сделать… И не сразу услышала звонок.

— Рысь, Голубович. Мы не договорились, что с талоном на завтрак?

— Я же сказала: позвони мне утром, разбуди, вместе пойдем…

— А, ну да…

Я усмехнулась. Господи, когда ж я перестану эпатировать людей? В высшей степени двусмысленно: спуститься утром на завтрак вместе. А мы ведь органически не сможем пройти так, чтобы хоть кто-нибудь нас не заметил… Сережа, ради бога, прости…

Ничего личного…

Я снова растворилась в своем кипятке. Какой-то странный звонок… Что-то это смутно напоминало. Слишком какая-то классическая получилась ситуация. Ушел, якобы что-то забыл, вернулся… Нет, ерунда, совпадение. И этому мужчине не надо было уходить, чтобы вернуться — и остаться…

Но уже не в этой жизни. Для меня все это теперь было настолько не актуально.