Религия бешеных

Что добавить? Неприметное телосложение. В отличие от помятого Мюллера на фотографии с лицом все вроде ровно. Блестящий мужчина. И — не ровно… Нервные черты лица. Худоба, бледность, ускользающие, тонкие, в упрямую проволоку сжатые губы, острый нос. Слишком близко — по-волчьи — посаженные глаза. Глубоко ввинченные и пронзительные. И взгляд в упор. Подавшись вперед. Как бы прямо он ни взглянул, все равно кажется, что исподлобья… Почему в его случае мне хочется определить внешность на звук? Данный видеоряд должен всегда сопровождаться визгом дрели… Внешность монстра. Сил моих больше нет на этих господ неврастеников…

«Эсхатологичненько!»

…Весь круглый, с хитрой усмешкой, в черной щетине и очках, юрист Вий-Волынец только что вернулся в редакторское кресло, мощью юридического интеллекта разогнав на каком-то Крайнем Севере (во где Бразилия!) каких-то злющих бандитов. И тут такое понеслось по кочкам… Видимо, близость к реальной опасности зарядила свеженьким порохом целую обойму экстремистских черт. Каждый день проживался как последний: с максимальным, апокалиптическим размахом. В каждый номер спешили успеть впихнуть всю имеющуюся в наличии ярость и веселье. Газету лепили не по правилам. По абсолютному беспределу…

Всему верящим партийцам на полном серьезе предлагалось во избежание прослушивания общаться друг с другом на языке жестов. Июньский юбилейный шестиполосный номер вышел, скромно украшенный статьями на украинском и немецком языках. Чего сразу не на португальском? Это было уже не эстетство, не декадентство. Я видела счастливые рожи людей, которые стряпали всю эту ересь. Маньяки-заговорщики. Это было наглое, беспардонное, радостно ухмыляющееся хамство!

Соловей чуть не умер от таких издевательств над газетой. Он разве что не бился головой о стену и кричал, срывая голос:

— Газета должна быть предельно простой, лаконичной и абсолютно понятной! Газета людям мозги должна прочищать!

Здесь уже начала осыпаться я: «Ой, мамочки, караул, Соловья подменили!.. Сам понял, что сказал, великий отрицатель?!»

«…Я отрицаю черное! Я отрицаю белое! Я отрицаю… зеленое! Я отрицаю… фиолетовое! Я ОТРИЦАЮ ОТРИЦАНИЕ!!! Я ОТРИЦАЮ ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ!!!» — эпатажно катилась из глубины квартиры абсолютно зоновская телега Соловья. Он театрально размахивал рукой, почти со свистом рассекая воздух указательным пальцем. В своем черном пиджаке Соловей был похож на ворона, решившего сокрушить крыльями тесную клетку…

Его жесты были ярче и категоричнее, чем любой почерк. Его стандартная подпись не идет ни в какое сравнение с теми феерическими вензелями, которые выписывали в воздухе его руки. Каждый взмах его «пера», вспарывая пространство, в финале обязательно стремительным росчерком гения улетал вверх. Я так и вижу его: вонзившим все пять пальцев в небо…

Позже, в июле, он вдруг скажет:

— Я написал открытое письмо руководству. Сказал, что не согласен с политикой партии, что надо менять тактику, переходить к конкретным действиям. Тишин зачитал его на ЦК — и вдруг заявил: «А я подписываюсь под каждым словом!» А что они мне сделают? Из партии исключат?! Я рядовой партиец, даже не член ЦК, я даже на собрания не хожу. Это оказалось очень удобным: быть просто председателем частного благотворительного фонда. Что они мне сделают?

Я так и не смогла тогда уяснить, какие конкретные действия он имел в виду. А партия в те дни действовала очень конкретно. Акции прямого действия сыпались одна за другой.

Обыкновенный блицкриг

— Рысь, а ты пошла бы смотреть на яйца Фаберже? — Время от времени Тишин предпринимал попытки разобраться в хитросплетениях моей натуры.

— Только если бы он был еще жив… — как на духу ответствовала я…

А национал-большевики сходили…

«Царизм не пройдет! Отрубленные головы тиранов следует выставлять в русских музеях, а не яйца Фаберже!» Именно такой лозунг провозгласили нацболы, не оценив подарка россиянам какого-то русского миллиардера. Месяцем раньше он выкупил у другого, американского, миллиардера знаменитую коллекцию. И в июне привез ее в Москву, в Кремль — похвастаться. Нацболы же беспрепятственно проникли на экспозицию, приковались наручниками к дверям и портрету Николая II, подняли большой шум и разбросали листовки. Это в Кремле-то!