Религия бешеных

— Никто так и не выдал нам документ, что «Генеральная линия» НЕ является порнографической газетой! — Казалось, что Тишин каждые пятнадцать минут просто провозглашает нам истинную причину своего безграничного счастья. И на первую полосу буквально с ноги загонялась здоровенная фотография «околопорнографического» содержания. Это называлось: «Газета должна сразу притягивать взгляд, чтобы ее хотелось открыть и прочитать». Распространители (мой друг Женя в Нижнем) хватались за головы: «А как ВОТ ЭТО продавать?!»

— Как нам за это вста-а-вят… — мечтательно отводил глаза куда-то в сторону Тишин.

— Как нам за это вста-а-вили-и… — деловито докладывал Тишин, вернувшись с заседания ЦК. Заседания ЦК проходили каждую субботу на базе у Лимонова.

Похоже, все эти злые шалости с газетой — это была «очень маленькая, но очень гордая» месть…

Заместителя председателя разжаловали до «министра пропаганды».

— …Совсем отстранили от работы с людьми, задвинули в сторону. Полностью перевели на работу над газетой…

Не вспомню, кто из них произнес эту полусмятую тихую фразу в одну из тех бесконечных кухонных ночей. Сам Тишин или Соловей.

Господа неврастеники

В лице Соловья обретала шанс на вторую жизнь сразу вся верхушка Третьего рейха.

— А скажи, Рысь, ему идет легкая небритость… — декадент-ствовал Тишин. Что-то находя привлекательное в щетине, вдруг нетипично пробившейся сквозь блестящий, лакированный арийский стиль Соловья. Прямо-таки — нетипичненько…

— Ему идет легкая бритость. Так он на Гитлера похож. Хоть какая-то от него польза…

Соловей был похож сразу на всех: Гитлера, Гиммлера… В одной книжке у меня есть фотография шефа гестапо Генриха Мюллера, которую можно смело показывать хмурым «бункерским бомжам»:

— Когда сделан этот снимок Соловья?

Приговор будет таким же хмурым:

— Наутро…

«Он был небольшого роста, приземистый, с узкими, плотно сжатыми губами и колючими карими глазками, почти всегда полуприкрытыми тяжелыми, постоянно дергающимися веками, — писал Шелленберг. — Он не только не располагал к себе, но вызывал у собеседника беспокойство, нервозность. Особо неприятными казались его огромные руки с короткими толстыми пальцами». Руки эти, по словам историков, были руками «душителя». Историки добавляли: у шефа гестапо был сильно выпуклый лоб, жесткое, сухое, невыразительное лицо. Темные волосы он стриг, оставляя только короткий ежик с прямым пробором…

…Нет, с руками — все неправда. Однажды Соловей привлек мое обостренное внимание, усевшись на кухне и разглагольствуя перед Тишиным. Казалось, он был тогда перманентно на взводе, по-актерски почти нападая на собеседника своим цепким эпатажем, замешенным на небрежном лоске:

— И я начал им что-то такое говорить со всеми этими гитлеровскими жестами… — Тут он резко взмахнул рукой у себя перед лицом, остро вонзив пальцы в пространство. Дергано и стремительно успев рассечь воздух сразу в нескольких направлениях. Не хватало только свиста плети… У меня случился легкий приступ дежавю. Ч-черт… черт бы его побрал… Это было фантастически похоже на оригинал. Я в своем углу только нервно сглотнула…

Потом однажды он еще раз проделал то же самое, кажется специально для меня. Мы искали какую-то лавку возле метро. Он с сердитым, насупленным и упертым видом, яростно зыркая исподлобья, ввинчивался в толпу, прокладывал себе путь меж распаренных на жаре тел. И вдруг почти неуловимым движением резко махнул руками перед собой. Сначала направо, потом — налево. Руки просто выплюнули этот гневный, какой-то изощренно-извращенный жест, брезгливо тыча пальцами по сторонам:

— Куда пойдем — туда или туда?..

Мой взгляд примерз к тому месту в воздухе, где только что были его руки. Видя, что я в коме, он повторил трюк:

— Туда или туда?..

Уже никуда… Я бы не вынесла, если бы он проделал это еще раз.

Я поняла, как он это делал. Обычные кисти мгновенно превращались в какие-то жесткие и одновременно декадент-ски, извращенно, неврастенически изнеженные. Пальцы больше всего напрягались у основания и чуть выгибались наружу. Вот так все это в воздухе — истерически, нервозно — и металось. А плюс к тому его спесивый недовольный вид, увенчанный буравящим взглядом маленьких сверлящих глазок… Это было гениально.