Религиозная память крестьянства в XX–XXI веках в селах Черноземья России

Религиозные практики, по мнению Л. С. Астаховой, это «область, где социальный мир соотносится со смыслом, который последователи различных религиозных традиций вкладывают в свою повседневность»[142]. Семья является формой или, если использовать термин Хальбвакса, «рамкой» для сохранения и передачи религиозной памяти. Использование инструментов коммуникативной памяти помогает выучить и сохранить религиозный язык практик, придавая им смысл и значение. По словам Бурдье, «вследствие того, что религия, подобно любой символической системе, несет функцию объединения или разъединения, или, говоря точнее, функцию различения»[143], религия в рамках насильственной секуляризации и других социальных потрясений стала для крестьян объединяющей формой сохранения традиционной жизни. Используя термин Эрвье-Леже, можем сказать, что деревня как узкий социум обладает «базовой платформой определенности» (“base-platform of certainty”), внутри такой группы индивиды объединены интенсивным чувством приверженности некоей общей истине, порукой чему может служить авторитет харизматического лидера и/или чувство единства «родственных душ»[144], что позволяет формировать и сохранять идентичность группы. Хотя ученый, исследуя европейское религиозное состояние, говорит, что религиозная идентичность уже не переходит по наследству, по крайней мере это происходит все реже и реже[145]. Но крестьянский класс, как мы видим на примере жителей сел Черноземья, на протяжении многих десятилетий, в том числе в рамках запрета на религиозные практики, сохраняет и передает своим потомкам как религиозную идентичность, так и «власть религиозных смыслов»[146]. Основываясь на общих обычаях, члены определенного класса путем сохранения традиций в узком социуме (семья – деревня), транслируя личный религиозный опыт и религиозное поведение, создают тем самым не коллективную, а религиозную память. Религиозная память, сохраняя себя в действии и практиках, не только бережет религиозные традиции и обычаи, но и передает их последующим поколениям. При этом нужно учитывать, что религиозное сознание может формироваться и вследствие переживания травматичных событий. Владимир Бакрач, описывая религиозность, говорит, что данный термин обозначает некое своего рода воображаемое соединение страдания и утешения: «Когда речь идет о распаде традиционных ценностей (любви, морали, правды, истины и др.), когда человек предоставлен самому себе, он ищет утешения в религии, веря, что “высшие силы” смогут помочь. Будучи в сложных ситуациях предоставлен самому себе, не надеясь и не ожидая помощи, человек опирается на веру или свою религию. Это индивидуальная внутренняя вера в абсолютную и мистическую силу…»[147] Так или иначе, в рамках любого религиозного действия человек апеллирует к сверхъестественным силам, основываясь на своем предыдущем опыте, опыте близких или примерах членов тех сообществ, к которым он имеет отношение. Религиозная память, помимо проработки травматичных событий, определяя идентичность народа, передает религиозные сознание и практики определенного религиозного сообщества своим потомкам, сохраняя себя не только в особом языке, но и в действии: молитве, соблюдении поста, посещении церкви и др.