Религиозная жизнь Древней Руси в IX–XI веках. Язычество, христианство, двоеверие

Вера в загробную жизнь являлась важнейшей частью архаической картины мира и может быть справедливо отнесена к числу культурных универсалий. Противопоставление мира земного и мира потустороннего следует считать одним из существенных элементов системы бинарных (двоичных) различительных признаков, набор которых является наиболее универсальным средством описания природной и социальной среды. Часть этих оппозиций связана с характеристикой структуры пространства: верх – низ, небо – земля, земля – подземное царство[497]. Привлекает к себе внимание тот факт, что в шумеро-вавилонском эпосе, в древнегреческой и других мифологиях представления о смертности людей так или иначе сочетаются с представлениями о подземном царстве, в котором собираются души умерших[498]. Убежденность в наличии какой-то формы существования за гранью жизни и смерти неизбежно вела к конструированию определенных моделей этого «второго» мира с помощью присущих архаическому сознанию мифопоэтических методов. Несомненно, что в основе наиболее ранней модели оказалась мысль о подобии земного и посмертного существования[499]. С разной степенью усиления или смягчения различий «двух миров» она доминировала в культуре древних и традиционных обществ и лишь в период распространения монотеистических религий стала вытесняться концепцией воздаяния.

В рамках архаической картины мира «тот» и этот свет тесно взаимосвязаны. Поэтому принципиальное значение имели погребальные обряды и погребальные сооружения. Сам погребальный обряд, как набор действий, совершенных в конкретном месте в конкретное время, служил, в первую очередь, средством окончательного отправления умершего (его души) в потусторонний мир. При этом погребальное сооружение, с одной стороны, создавало условия для этого «путешествия», а с другой, позволяло сохранить возможность контакта с ушедшими. Эта динамическая характеристика погребального сооружения позволяет говорить о том, что оно есть материализованное выражение идеи связи мира живых и «мира мертвых» и лишь в некоторой степени отражает представления о последнем.

Кроме того, погребальные обряды предстают как объективированные элементы некоторой части социального опыта, являясь при этом формой хранения и трансляции определенной ценностной информации. Поэтому погребальная обрядность может быть включена в число символических систем, обеспечивающих социальное взаимодействие[500]. Представление о человеческом социуме, в самом реальном и практическом смысле сообщающемся с миром умерших, присуще любой традиционной культуре, будь то классическая Греция или самая архаическая «маническая» культура. Диалог с умершими, закрепленный в ритуалах, относится не к области частного, личного благочестия, но к общей социальной практике. Почитание «своих» умерших и создает традиционный социум, при этом «своим» каждого умершего делает совершенный над ним погребальный обряд[501].

Реконструкция конкретных представлений о смерти и посмертном существовании, свойственных славянской и древнерусской дохристианской культуре, предельно затруднена[502]. Свидетельства древнерусских и иностранных письменных источников, содержащих информацию по данному вопросу, весьма немногочисленны, а привлечение этнографических материалов для интерпретации археологических данных не всегда методологически оправдано[503]. Также надо учитывать, что погребальный обряд не может полностью отразится в своем результате – погребении, а тем более в погребальном памятнике, поврежденном многовековым процессом естественного разрушения[504]. С другой стороны, и сам по себе погребальный обряд не может служить последовательным отражением мировоззрения, взглядов, установок и т. п. уже в силу того, что различные действия, совершаемые в процессах похоронно-поминальной обрядности связаны с комплексом глубоких эмоциональных переживаний, первое место среди которых занимает тоска и страх[505]. Эмоциональное здесь сосуществует на равных с рациональным, а в реальной жизни первое, чаще всего, перекрывает второе.

Но и не только вышеназванные причины обусловливают невозможность воссоздания более или менее систематизированной раннеславянской «танатологии». Следует признать, что древнеславянские воззрения на смерть и загробный мир были сложны, противоречивы и непоследовательны[506]. По мнению Н. И. Толстого, разнообразие представлений о «том свете» могло быть «довольно древней особенностью славянских верований, точно так же, как и разноликость мифологического восприятия небесного свода, планет, всей вселенной»[507]. И все же данная ситуация отнюдь не отменяет того, что тема перехода души в потусторонний мир, ее пребывания там и возможности контакта «мира мертвых» с миром живых, несомненно, составляли значительный и яркий пласт религиозно-мифологических идей в системе древнеславянской культуры[508].