Религиозные мотивы в русской поэзии

Пусть всё поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений —
И не погибнет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось

Недаром средь людей явился Бог,
К земле не даром небо преклонилось —
И распахнулся вечности чертог.

В незримых глубинах сознанья векового

Источник истины течет не заглушен
И над руинами позора векового
Глагол ее звучит как похоронный звон.

Явился в мире свет —

И свет отвергнут тьмою.
Но светит он во тьме.
Где грань добра и зла.

Не властью внешнею,

Но правдою самою
Князь века осужден
И все его дела[87].

В широких кругах русских читателей Соловьев известен больше, как религиозный философ, моралист-богослов и менее, как поэт. Его философский труд «Оправдание добра» и вся его религиозно-этическая система изучается теперь в высших духовных учебных заведениях западного мира как католических, так и некоторых протестантских. Но русское церковное мышление до сих пор относится к нему предвзято, как к открытому противнику влияния византийских тенденций на подлинную веру отцов, которую философ-богослов В.С. Соловьев смог слить в самом себе с истинами католичества.

На родине, в России, славу В. Соловьеву, как философу, создали его публичные чтения о Богочеловечестве, которым внимала не только рядовая интеллигенция того времени (1878–1881) и экзальтированное студенчество, которое было в полном смысле слова вырвано В. Соловьевым из цепких когтей материализма, но и такие титаны мысли, как Достоевский, Лев Толстой, Константин Леонтьев, Аксаковы, Хомяков, Лесков, Менделеев… Владимир Соловьев утверждал в этих своих лекциях, что человеку дана Богом возможность и способность углублять и расширять в себе чудесное божественное начало, творить подвиг по собственной свободной воле и при помощи благодати небесной, разлитой по всему миру, при руководстве Премудростью Божией Святой Софией, вдохновляющей духовное возвышение каждой отдельной человеческой личности. Эти мистические поучения Владимира Соловьева диаметрально противостояли «духу времени» того периода русской общественной жизни, насквозь пропитанной материализмом, позитивизмом и меркантилизмом шестидесятых годов. В. Соловьев вдохновенно боролся с этим «духом» и побеждал его. Он вносил в сознание современников и последующих поколений живой, действенный идеализм, будил приглушенное религиозное сознание, пробуждал христианскую мысль, внося в богословие неразрывный с юностью каждого человека романтизм – стремление к таинственному, неизведанному… В свете его учения окружающая нас в земной жизни материя претворялась в «светлое тело вечности», одухотворялась дыханием чистоты, святости и красоты творчества Господня.

Внося лирические элементы в свои философские труды, Владимир Соловьев одновременно делал и обратное: утверждал свое религиозно-философское мышление в строках своих лирических стихов. Он отражал в них мотивы своего мистического прозрения, свое ощущение «трепета жизни мировой», мерцавшие в его над сознании отблески вечного первообраза мира в дарованной ему Господом нетленной, нерушимой красоте. София Премудрость Божия, одухотворяющая и направляющая всю мировую жизнь, сливалась для него с туманным образом «вечной женственности», воплощение которой он безуспешно искал на земле в течение всей своей жизни. Видимый, ощутимый мир был для него не реальным, но лишь бледным отражением подлинной реальности исполненного красотой потустороннего мира.

Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете
Только то, что сердце сердцу
Говорит в немом привете?[88]

Вера В. Соловьева в вечность и неизменность Господней любви побеждает в нем страх смерти.

Смерть и время царят на земле, —
Ты владыками их не зови:
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неизменно лишь солнце любви[89]

.

И он молит Мать Предвечного Слова – открыть двери к жизни нетленной.