Как писал Иоанн Златоуст, в ряде случаев люди испытывает «нечто среднее между обвинением и прощением» (129), и тогда нужна такая воспитательная мера, которая бы качнула чашу весов в правильную сторону. В приведенном примере такой мерой воспитания израильтян послужила смертельная болезнь ребёнка царя Давида.
д. Назидание, пример для других
Как и из-за чего человек или народ переносит испытание, служит примером для воспитания других. Здесь уже не только сама болезнь пробуждает добрые чувства у медицинских работников и у всего общества, озабоченного судьбами своих сограждан и сострадающего чужим страданиям (которые через это перестают быть совсем уж чужими), но и осознаваемые причины, и поведение больного во время болезни служат своеобразным уроком жизни. Видя, «что другие наказываются, мы вразумляемся не меньше их» (130).
Телесное состояние одного человека всегда служит объектом сравнения для другого (131). Здесь имеют место самые разные суждения и отношение. Одни сочувствуют и стараются помочь, другие злорадствуют (в том числе считая, что «Бог шельму метит»). Одному чужая боль напоминает о собственной греховности, другой радуется, что он «не такой, как этот мытарь». Но и более того, болезни праведников часто служат аргументом против Бога. Такие «малодушные» по словам Григория Богослова либо болезнями праведников стараются опровергнуть справедливость мироздания, либо и вовсе утверждают о случайном характере болезней, что по существу свидетельствует о глубоком неверии в Бога (132).
Болезни праведников тогда служат в качестве искушений для других людей. Слишком буквалистски подходя к библейским правилам, указаниям, наставлениям, они и выводы делают соответствующие. Где-то прочитав, например, что все болезни насылаются на людей из-за их греховности, они тут же примеряют это положение на реальную жизнь и находят, что «всё на самом деле наоборот», что страдают «в основном» невиновные. Заглянуть бы этим людям в Евангелия, и они увидели бы тогда, кому они подобны. Жили такие люди в Иудее на стыке эпох, что вначале приветствовали Христа, ходили за Ним, даже получали от Него излечение, а потом плевали в Него и, насмехаясь, говорили: «Пусть теперь спасёт Тебя Твой Бог».
Примечательно, что самих праведников такое отношение к ним со стороны очень огорчало, но не из-за того, что к ним проявляется несправедливость, а из-за неразумия самих людей, которые совершенно не хотят думать нравственно, то есть разумно и мудро. До сих пор очень сильны эти обвинения в адрес якобы милосердного Бога, Который так устроил мир, что страдают самые невинные, дети, а самые развращённые наоборот процветают и умирают в старости и здравии. Естественно, что и христиане рассматриваются с этих позиций примерно так же, как на них смотрели римляне во времена императора Нерона. Напомним, что в ту пору широкомасштабных репрессий на христиан их обвиняли практически во всём, что только придёт в голову, в том числе, например, и в том, что они убивают младенцев и пьют их кровь.
Болезни праведников – действительных праведников – являются для умников аналогом распятия Христа: «Что вы проповедуете, само ваше состояние опровергает ваши слова. Вы говорите, что Бог наказывает болезнями, но вот вы, известный всем своими добрыми делами, лежите в тяжкой болезни вместо того, чтобы в добром здравии ещё лучше служить Богу. Согласитесь же теперь, что были неправы, что нет никакого воздаяния, все болезни случайны и никак не связаны с духовным миром человека. Да и Бога-то, если разобраться спокойно, никакого нет».
Таким людям любое опровержение их позиции будет только во вред. Они «лучше хотят помрачить славу Христову, нежели видеть больного исцеленным» (133) – прямое напоминание Златоустом о тех иудейских добрых пастырях, для которых исцеление Христом больных служило не к радости за излечившихся, а дополнительным обвинением против Христа и, – что ещё более любопытно, – обвинением против самих бывших больных (134). В более широком смысле речь не столько о Христе, сколько о всех людях. Один исцеляет, другой завидует. Или радуется и учится. Заболевший человек служит не только неким полигоном, но и нравственной задачей для других. Он сам в данном аспекте как бы и «не существует», есть только его болезнь и искусство врачей. Но. Никакое их искусство не поможет без его участия и без покровительства свыше.
Такая социальная цепочка, кстати сказать, на излечении или смерти больного не обрывается. Отношение к нему других людей и их поведение во время его болезни теперь послужит для них либо дополнительным обвинением, когда придёт для этого время (135), либо оправданием и утешением.