Ремесло Небожителей

– Вяжи их, вяжи! – продолжал орать лапотник, словно почувствовал себя старшим в компании. Он вновь залез на повозку, бросился на Эдаль. – Ишь, улизнуть хотели! Думали, не узнаем!

– Да что мы вам худого сделали, люди?! – взмолился вдавленный в грязь Госфен.

– Ты уж не серчай, – будто извиняясь, ответил бородач. – Человек ты, кажись, не злой, токмо награда за вас больно хорошая назначена. Княгиня обещалась любую мену оплатить. Понимаешь – любую!

– Да что ты с этим татем беседуешь! – взвился лапотник. – Вяжи его, и всех делов!

И, не иначе желая показать пример, схватил Эдаль за руки. Больно схватил, не церемонясь. Взвизгнув, она вцепилась в него зубами.

– Ах ты ж сука!

Мужик отшатнулся, затряс прокушенной до крови рукой. Эдаль запоздало пожалела, что укусила за левую, а лапотник левшой не был… Кулак впечатался ей прямо в лоб. Эдаль опрокинулась на спину, из глаз брызнули искры, закружили хороводом вокруг. Всё поплыло, в ушах зазвенело. Сквозь звон донеслось, словно издалека:

– И третий здеся, дрыхнет! Ну, робя, повезло нам, как есть повезло. Это ж мы теперя удачники?!

Когда Эдаль очнулась, повозка уже катила по мощёной дороге. Копыта лошадей мерно цокали, связанный Госфен лежал по одну сторону от неё, Трай, тоже связанный, хоть и спящий – по другую, а впереди сквозь пелену дождя светились огоньки Предместья. Ошибся Бед-Дуар, не должное время выбрал.

На козлах сидели двое: бородач и лапотник. Третий, Бульба, ехал позади на телеге. Эдаль окликнула возниц:

– Послушайте, вы случайно не слышали: среди захваченных живыми преступников генерала Бед-Дуара называли?

Бородач оглянулся:

– Эт который начальником у стражников был? Да, живьём его повязали. Завтра, должно быть, повесят. Уже эшафот на площади поставили.

– Вишь, из одной они шайки! – толкнул его локтем в бок лапотник. – А ты сумлевался – не тех словили. Тех самых!

Он обернулся к пленникам:

– Не боись, барынька, завтра рядом со своим дружком в петле потанцуешь. Чтоб неповадно было вам, богатеям, на князей, благодетелей наших, руку поднимать! Они ж тыщу лет о державе тарусийской радеют, чтоб не как в других землях, чтоб удача не переводилась!

– Удача… Много ты её в жизни поймал, дурень, – подал голос Госфен. – В менах со счёта сбился, как погляжу.

– А и поймал! Вот тебя словил – а ты моя удача и есть! И кто дурень – ещё поглядеть надо! Мож, и не узнал бы я вас, кабы мимо проехали!

Госфен хмыкнул, но спорить не захотел. Несколько минут в повозке было тихо. Затем лапотник снова заговорил, обращаясь на этот раз к приятелю:

– Знаешь, старшой, я так мыслю, что до утра нам к стражникам соваться не с руки. Отберут ведь татей и сбрешут, что сами словили, а нам в награду – плетей. Или чего похуже. Давай-ка лучше у твоего шурина заночуем, а завтра принародно сдадим этих супостатов.

Бородач подумал-подумал, согласился:

– Что ж, могёт, ты и прав.

– Ты только энтова… шурину тоже не говори. Придумай чего, а про татей не говори.

– Ты шурина моего опасаешься?!

– Дык, кто его знает. Кусочек-то лакомый.

Подворье шурина оказалось на самом краю Княжграда. Здесь даже не город был, а как бы прилепленные к нему сёла. Неизвестно, что бородач наплёл, но взглянуть на нежданных гостей никто не вышел. Пленников вытащили из повозки и затолкали в большой крытый соломой сарай. Туда же перенесли Трая. Сарай оказался не сараем вовсе – свиным хлевом. Воняло внутри омерзительно, в загородках громко причмокивали и похрюкивали постоянные его обитатели, крошечная масляная лампа, подвешенная к стропилам, не могла разогнать собравшийся в углах мрак.

– Устраивайтесь, – гоготнул лапотник, указывая на припорошённый соломой пол. – Самое вам здесь место, тати!

Делать нечего, Эдаль осторожно опустилась рядом с Траем. Руки им развязывать, видимо, не собирались.

– И ты садись, чего ждёшь?! – Лапотник сильно толкнул Госфена, вынуждая присесть. – И не вздумайте рыпаться, поняли?

– Слушай, Мурдяй, – вдруг предложил ему бородач, – а останься-ка ты с ними, покарауль.

– Эт как? – изумился тот. – Мне в хлеву ночевать?

– Должон ж кто-то за ними приглядывать. Не ровен час сбегут.

– А чего я?

– А кто? Мне шурину зубы заговаривать надо, Бульба при лошадях. Кроме тебя некому.

Лапотник попытался возразить, но приятель ждать не стал. Выскользнул из хлева, плотно прикрыв за собой дверь. Мужик выругался, прошёлся по узенькому проходу между загонами. Остановился перед пленниками.

– Ну чего, тати, спать будете или об смерти думать?

– Что о ней думать? – пожал плечами Госфен. – Думай не думай, всё равно придёт. Ко всем.

– Но-но! Ко мне она не скоро пожалует, я теперя удачник. А вас за татьбу такую вешать мало. Вас колесовать следует, либо четвертовать, как в древние времена. – Он перевёл взгляд на Эдаль. – А тебя – на кол насадить, и чтоб голой.

Вздохнул, словно сожалел, что не ему поручат насаживать преступницу на кол. От вздоха этого, от понимания, что и правда ведь, казнь придумать могут страшную, Эдали сделалось дурно. Она отвернулась поспешно. И увидела: Трай ворочается! Впервые с той поры, как перестал отвечать.