Это все этот чижик… как его… я решительно не могу вспомнить сегодня ни одного имени… Этот друг Дега, который лепит голых женщин так, будто он делает просто слепки с натуры, да так оно должно быть и есть на самом деле… Ну, наконец, чтобы ему не надоедали с этим ртом, Дега его проработал, — и все пропало! Видали вы необыкновенный бюст Зандоменеги? Дега прятал его под предлогом, что он не окончен…
Я. — Мне казалось, что они трудно уживались вместе — Дега и Зандоменеги.
Ренуар. — Они были друзья. Но однажды, приглашая Зандоменеги позировать себе, Дега смертельно его оскорбил. Дега сказал: «Зандоменеги, так как вам все равно нечего делать…» Прежде всего Зандоменеги находил, что ему есть что делать. И потом прибавил: «С венецианцем не говорят подобным образом».
Я. — Зандоменеги был вашим соседом на улице Турлак?
Ренуар. — Отличный мужчина! Но в постоянной обиде. Мне приходилось ему говорить: «Послушайте, Зандоменеги, вовсе не моя вина, что Италия до сих пор не покорила Францию и что вы не смогли совершить ваш торжественный въезд в Париж в костюме дожа, на парадном коне».
Салон мадам Шарпантье
Ренуар. В салоне мадам Шарпантье собирался весь цвет парижских знаменитостей в области политики, литературы и искусств. Завсегдатаями были: Доде, Золя, Спуллер, оба Коклены, Флобер, Эдмон де Гонкур… Портрет последнего, сделанный Бракмоном, поразителен… Холодный, претенциозный, колкий.
Я. — Гильме рассказывал мне о разрыве между Золя и Гонкуром. Гонкур внезапно перестал кланяться Золя и стал интриговать за его спиной. Золя огорчен и не в состоянии понять, чем он мог обидеть «патрона»… Шарпантье, затрудняясь приглашать одновременно обоих авторов, пробует быть посредником и обращается к Гонкуру в ответ на его увертки:
«Но, наконец, если бы Золя протянул вам руку, ведь вы не отвернулись бы от него?»
И вот торжественный обед примирения. Гонкур держится все время поодаль, так что к концу обеда Золя хочет объясниться во что бы то ни стало и увлекает Гонкура в маленький салон. Гильме видит его выходящим оттуда с остолбенелым видом:
«Ну что, как?»
Золя. — Я спросил его, что я ему сделал? «И вы спрашиваете, что вы мне сделали; вы — ограбивший меня и моего брата! Ведь это вы взяли заглавием для своей книги „Творчество“, после того как мы написали „Творчество Франсуа Буше“»!
Ренуар. — Я хотел вам сказать, что и Сезанна я также встретил у Шарпантье. Он пришел вместе с Золя; но такое, слишком светское, общество не могло ему нравиться. Во всяком случае, когда в этом обществе говорили о живописи, я обязательно вставлял, как Шоке: «А Сезанн?» Так что Золя наконец решил, что с намерением ему понравиться я нахожу талант у его «земляка».
«Очень любезно с вашей стороны хорошо отзываться о моем старом товарище. Но, между нами, стоит ли заботиться об этом неудачнике?»
И так как я протестовал, Золя заключил: «Впрочем, вы хорошо знаете, что живопись — не мой конек!»
У мадам Шарпантье я познакомился с Жюльеттой Адам, Мопассаном и этой очаровательной мадам Клаписсон, с которой я писал два портрета, и с каким удовольствием! Мопассан был в расцвете славы, и все возрастающий успех его произведений наполнял ужасом Гонкура и даже Золя. Разговор между ними всегда начинался так:
«А, Мопассан! Какой талант! Но почему никто не объяснит ему, как опасно слишком много писать?»
Я вспоминаю, что видел и Тургенева у Шарпантье, и еще много других, имен которых не помню. Например, был некто, желавший обратить на себя внимание красным шарфом, который он надевал под фрак в виде пояса. Он привлекал к себе внимание также тем пылом, с которым он утверждал, что музеи необходимы для воспитания народа.
Народ в музеях — какая чепуха!.. Как-то в Лувре, сидя на скамье, я слышал от проходивших мимо посетителей: «Вот так рожа!» Я подумал: «Что же это такое со мной сегодня?» Уходя я встречаюсь с другими посетителями и невольно их наблюдаю. Они останавливаются как раз на том месте, которое я только что оставил; один из них восклицает: «Черт возьми, вот так мордашка!» Это — об «Инфанте» Веласкеса.
Я. — Этот человек с красным поясом, которого вы видели у Шарпантье, напомнил мне Барбе д’Орвильи…
Ренуар. — Я встретил его раз или два. Несмотря на все маскарадные костюмы, которые он на себя напяливал, какая торжественная поступь! Я даже помню, что, увидев его, я решил прочесть одну из его книг; но я сразу наткнулся на иллюстрации этого бельгийского Кабанеля… Ну, вы знаете, о ком я хочу сказать: Ропс… и тогда, честное слово, у меня не хватило храбрости читать текст.