Ренуар

Бегу. Мою картину не узнать. Вот что случилось: парень, которому поручено было перенести мою картину, получил от рамочного мастера распоряжение покрыть лаком другую картину, доставленную вместе с моей. Сам я из осторожности не покрывал лаком свою, так она была еще совсем свежа. Посыльный, подумав, что я сделал это из экономии, решил облагодетельствовать меня остатками своего лака. Мне пришлось в какие-нибудь полдня переписать всю вещь. Можете себе представить, какая была горячка!

Я. — Дорого вам заплатили за портрет мадам Шарпантье?

Ренуар. — Я думаю, что, наверное, около тысячи франков.

Я. — Тысяча франков! За большое полотно с тремя фигурами?

Ренуар. — И это была совершенно исключительная по тому времени цена. Были ли вы знакомы с неким Пупэном, служившим прежде у Дюран-Рюэля? Он еще закупил целый фонд иерусалимских реликвий, продолжая в то же время «подрабатывать» картинами? Так вот, я вспоминаю, что видел у его магазина, на тротуаре, один из моих холстов — «Пажа», женскую фигуру в натуральную величину с ценой, обозначенной мелом: восемьдесят франков!

Я. — Не приходилось ли вам писать мадемуазель Самари в одной из ее ролей?

Ренуар. — Нет, едва ли я ее даже видел на сцене. Я не люблю, как играют на сцене «Французского театра». Вот однажды в Фоли-Бержер я видел Эллен Андре в одной пантомиме — просто кусочек роли, — но как это было сыграно! Я очень удивил Берара на другой день, выразив мнение, что государству следовало бы субсидировать Фоли-Бержер.

Я. — Значит, не стоит и спрашивать ваше мнение о пьесах Эрвье?

Ренуар сделал неопределенный жест.

Я. — Мне предстоит пойти посмотреть комедию Эрвье «La Course du Flambeau», которую расхваливают.

— Вы говорите об этом милом Эрвье? — сказал Фран-Лами, вошедший в мастерскую при последних словах.

Я. — Вы его знаете?

Фран-Лами. — Я встретил его во время чая в замке княгини X… Дамы окружали мэтра, восторженно переживали судьбы его героев, восхищались искренностью его искусства и т. д.

«Как вам удается, мэтр, так глубоко проникнуть в тайники человеческого сердца?»

Он отвечал: «Как я этого достигаю? Я открою вам мой секрет. Я опираюсь на природу…»

Это происходило в розариуме замка. Если бы ты видел, Ренуар, эти тысячи роз в цвету!

«Розы — моя страсть, — говорила княгиня, обращаясь к Эрвье, — и вы, так любящий природу…»

Через несколько дней княгиня тысячи роз получила по почте посылку от поклонника природы. Завернутый в золотую бумагу букет из роз, искусственно надставленных в цветочной лаборатории и насаженных на проволочные стебли.

Я (Ренуару). — Я никогда не слышал от вас о Саре Бернар.

Ренуар. — Женственность^[34] — вот что трогает меня в женщине больше всего, но это редкость! Женственней всех была Жанна Гранье. Кто не видел ее в «Синей бороде», тот не может себе представить… Вот кого я бы писал с удовольствием!

Глава XI Первые путешествия

Ренуар. — После Салона 1879 года я вместе с моим другом Летренгезом совершил шестинедельное путешествие в Алжир, откуда привез «Пальмы», «Вид сада в Эссе», «Кустарники», «Араба на верблюде», «Араба с ослами»…

Больше всего хлопот было с «Арабом на верблюде» — такая толпа теснилась вокруг меня. Но, впрочем, арабы — ничто по сравнению с французскими буржуа вообще и парижанами в частности. Вот, например, на этюде в поле около Боллье я был атакован целым семейством, только что сошедшим с парижского поезда… При этом невинность горожан в вопросах деревенской жизни!.. Пока мать и дети висели за моей спиной, подавая мне советы, отец, прошедший немного подальше за небольшой нуждой, принялся кричать перед грядкой артишоков, этого по преимуществу огородного овоща: «Эге, сюда, сюда, я открыл целое поле диких артишоков!»

А любопытство к работе художника у всех прохожих… вплоть до животных… Как-то на этюде в лесу Фонтенбло я слышу сопенье у себя за спиной; оборачиваюсь: это козы, вытянув шею, наблюдали, как я пишу.

* * *