Ренуар

Ренуар. — Мне очень нравился Вагнер. Я охотно поддавался влиянию своего рода страстных флюидов его музыки; но однажды один из друзей увлек меня в Байрейт, и признаться ли, что там меня доконали; крики валькирий прекрасны для начала, но если они продолжаются в течение шести часов, — можно сойти с ума, и я вспоминаю, как я оскандалился, когда нервы мои не выдержали и я чиркнул спичкой, чтобы выйти из зала. Я решительно предпочитаю итальянскую музыку; она менее «ученая», чем немецкая; даже в Бетховене мне иногда чудится пугающий меня «профессор». И в конце концов, ничто не может сравниться с маленькой песенкой Куперена, Гретри или любого другого из старой французской музыки. Вот что действительно «хорошо нарисовано»!

Ну, значит, я и не засиживался в Байрейте; с меня было довольно и трех дней, к концу которых я почувствовал потребность несколько размяться. Так что одним прекрасным утром я сел в поезд, отходивший в Дрезден, куда собирался уже давно, чтобы взглянуть на большую картину Вермера Делфтского — «Куртизанку». Несмотря на свое название, эта дама имеет вид самого невинного существа. Она окружена молодыми людьми, один из которых держит руку на ее груди, чтобы было понятно, что это — куртизанка, и эта рука, полная жизни и красок, могуче выделяется на лимонно-желтом корсаже… Есть еще другой знаменитый Вермер, в Вене, — «Живописец в мастерской». Мне так хотелось его увидеть!.. Так же, как и Афины: всю жизнь я мечтал попасть туда… Но чтобы вернуться к Дрездену, — там есть еще один Ватто с потрясающим пейзажем. Что касается монументальных красот, Дрезден, пожалуй, беден ими, если не считать двух построек в самом очаровательном стиле рококо: католической церкви и музея.

Я. — При вашем недостатке терпения к музыкальным длиннотам вы, должно быть, не особенный поклонник Оперы?

Ренуар. — В самом деле, меня трудно считать завсегдатаем этого театра. Друзьям удалось заманить меня туда раза два-три за всю мою жизнь. Вот, например, совсем недавно меня водили смотреть русские балеты. Это неплохо, но Опере следовало бы позаботиться об обновлении женского персонала: в зале встречаешь все тех же, что и тридцать лет назад.

Я. — Мосье Ренуар, вы остановились, рассказывая о ваших путешествиях, на пребывании в Италии, где вы сделали портрет Вагнера…

Ренуар. — Вернувшись из Италии, я отправился в Прованс. Было условлено с Сезанном, что там я встречусь с ним, чтобы вместе писать в Эстаке. «О! Не стоит ехать в Эстак, — вскричал при встрече Сезанн, только что вернувшийся оттуда. — Эстака уже больше нет! Там поставили парапеты! Я не могу этого видеть!»

Все-таки я отправился туда, несколько огорченный порчей красивых мест; но, приехав, я с удовольствием нашел все по-старому и даже не заметил бы ничего, если бы не был предупрежден Сезанном, так как знаменитые «парапеты» были не более как несколько камней, наваленных друг на друга. Из этой поездки в Эстак я привез великолепную акварель Сезанна — «Купальщики», которых вы видите там, на стене!.. В тот день мы были вместе с моим другом Лотом, с которым вдруг случился припадок жестоких колик. Он спрашивает меня, нет ли тут где-нибудь кустов. Обернувшись, я вскрикиваю: «Великолепно, вот тебе и бумага!» На земле валялась прекраснейшая из акварелей, брошенная Сезанном среди скал, после того как он надрывался над ней в течение двадцати сеансов!

Предательский климат Юга был причиной того, что я схватил воспаление легких, вследствие чего должен был совершить второе путешествие в Алжир. Там я сделал портрет в натуральную величину молодой девушки, мадемуазель Флери, в алжирском костюме, в обстановке арабского дома, с птицей в руках; потом «Алжирских женщин», маленького «Араба-носильщика из Бискры», «Мечети», «Фантазию». Когда я отдавал эту последнюю вещь Дюран-Рюэлю, она имела вид куска штукатурки. Дюран-Рюэль доверился мне, и через несколько лет, когда в красочных слоях закончились процессы, видоизменяющие соотношения, сюжет выступил на холсте таким, как я его задумал.

Вот мои главные путешествия, которые я совершил тогда, когда ноги у меня еще были вполне в порядке и с путешествием связывалась возможность останавливаться в настоящих туземных харчевнях и проводить дни в шатанье по деревням…

Позже я посетил и другие страны, в том числе Испанию, Голландию, Германию. Еще совсем недавно я был в Мюнхене, но на этот раз меня носили по музеям, а сам я уже не в состоянии был ходить… Ах, если бы я встретил доктора Готье^[39], пока еще не было поздно. Видали вы эту даму, которая не могла сделать шагу, чтобы не свернуть себе лодыжку, и которую он вылечил только тем, что объяснил ей, как надо ставить ногу на землю? А когда я сказал одному очень знаменитому медику: «А доктор Готье…» — «Да, но он вылечивает без операций, а это не что иное, как эмпиризм!»

Глава XII Теории импрессионистов