Ренуар

Ренуар. — Вы знаете, как я люблю Рембрандта; но я нахожу его немного «мебельным». Я отдаю предпочтение живописи, которая оживляет стену^[51]. И когда я стою перед «Проказницей»^[52] … Вам скажут: «Ватто не так-то силен, как Рембрандт…» Я это хорошо знаю, черт возьми! Но удовольствия от картин несоизмеримы. И кроме того, когда я смотрю картину одного живописца, я забываю всех других живописцев. Но вот с кем вместе невозможно спокойно восхищаться — это Галлимар. В Мадриде он постоянно торчал за моей спиной со словами: «Рембрандт мне нравится больше!» Я кончил тем, что закричал: «Надоели вы мне с Рембрандтом! Когда я в Испании, не мешайте мне преклоняться перед Веласкесом; когда я буду в Голландии, я буду поклоняться Рембрандту».

Завтрак гребцов. 1881

Я. — «Ночной дозор»?

Ренуар. — Если бы эта картина была моя, я вырезал бы женщину с курицей… и разбазарил бы остальное. Это не то, что «Святое семейство»! Или вот, например, эта «Жена плотника» в Лувре, которая кормит грудью! Там луч света проходит сквозь створки окон и золотит грудь!

Я. — Во время моего путешествия в Голландию я больше всего был увлечен картиной «Еврейская невеста»…

Портрет Альфреда Берара. 1881

Ренуар. — «Еврейская невеста» — вот Рембрандт такой, какого я люблю! Но приходится дорого расплачиваться за удовольствие повидать музеи Голландии, и я не понимаю, как люди могут сохранить здоровье в стране с этими отравляющими каналами! И затем, за исключением трех-четырех великих живописцев, какие «надоеды» все эти голландцы! Тенирсы и малые фламандцы. Не так уж глуп был Людовик XIV, когда приказал: «Уберите всех этих уродов!»

И однако ж, в этой самой печальной Голландии я нашел модель, позировавшую вот для этой вещи, там, на стене: настоящая мадонна! Какая девственная кожа! Вы не можете себе представить грудь этой девушки, тяжелую и крепкую… и прекрасную складку под ней с золотистой тенью… К несчастью, она совсем не имела времени позировать из-за своей работы, которой она не могла пренебрегать; но я так был доволен ее терпеливостью и ее матовой кожей, что мне хотелось увезти ее в Париж, и я уже подумывал: «Только бы ее там сразу не соблазнили и она не потеряла бы эту свежесть персика!» Я просил ее мать поручить ее мне, обещая, что буду следить, чтобы мужчины не смели коснуться ее дочери.

«Но что же ей и делать в Париже, как не работать?» — спросила меня изумленная мать.

Я понял, каким «трудом» занималась моя девственница! Само собой разумеется, что я отказался от моих проектов.

Я. — Вы мне не рассказали о своем путешествии в Мюнхен.

Ренуар. — Это было мое последнее путешествие. Я отправился в Мюнхен около 1910 года. Я написал там несколько портретов. Там я видел очень знаменитую вещь Рембрандта: «Снятие со креста». Но, несмотря на чрезвычайную славу этой картины, признаюсь, что я нашел ее немного белесой; мне также не нравится чернота внизу картины… Но зато в Пинакотеке я видел вещь, которая меня необыкновенно заинтересовала: «Женскую голову» Рубенса, писанную густо, в отличие от обычного тонкого его письма… Кстати сказать, что касается Рубенса, нам некому завидовать, так как мы имеем у себя в Лувре «Елену Фурман с детьми». Ее белое платье запакощено дрянными лаками… И все равно оно остается великолепным! Вот живопись! Когда краски так ослепительны, на них могут наляпать что угодно! Ах, Рубенс, какой щедрый художник! Его нисколько не затрудняет бросить на холст сотню фигур! Вот уж кто не остановится перед тем, чтобы изобразить лишнего человека! Кстати, какой это был для меня сюрприз, когда в Лувре открылся новый зал Рубенса! Все говорили: «Картины вставили в рамы слишком нового золота!»… И что же, не стоит и говорить, что при всех этих позолотах Рубенс выглядел лучше, чем когда-нибудь!^[53] В особенности Рубенсы выиграли, когда их повесили без наклона, прямо, как фрески!..

Глава XVI Ренуар в Понт Аване

Ренуар. — В 1892 году я отправился с Галлимаром в Понт Аван. Мне хвалили его как одно из самых красивых мест Бретани; и к тому же он достаточно удален от моря. Я вам говорил уже, что мне никогда не был на пользу воздух морского побережья; и именно во время одного из моих путешествий на море у меня начались первые серьезные приступы ревматизма.