Ренуар. — Черт возьми, мне было бы очень трудно сделать выбор среди такого великолепия! Живопись этих картин — божественна! Пользуясь только лессировками черного и белого, Веласкес находит средство изобразить богатое тяжелое шитье… А «Ткачихи»! Я ничего не знаю прекраснее. Фон этой картины писан бриллиантами и золотом! Кажется, Шарль Блан сказал, что Веласкес был слишком прозаичен, без полета? Вечно эта необходимость искать философию в живописи! Перед шедевром я наслаждаюсь, и с меня этого достаточно! Это профессора находят недостатки у мастеров. Но, может быть, эти недостатки даже необходимы. У рафаэлевского «Архангела Михаила» бедро длиной в километр! А может быть, иначе было бы не так хорошо! И даже сам Микеланджело, признанный анатомист! Я все боялся, не слишком ли расставлены груди у моей «Венеры», и вдруг мне попадается на глаза фотография «Авроры» с гробницы Юлия Медичи. Я мог убедиться, что сам Микеланджело не побоялся сделать еще большее расстояние между грудями. А посмотрите на «Брак в Кане»… Если бы в этой картине все было построено по правилам перспективы с совсем маленькими фигурками на фоне, — она была бы пуста; и если она так парадна и насыщена, так это потому, что персонажи заднего плана так же крупны, как и переднего. И даже паркет не уходит по правилам: может быть, поэтому-то она так хороша!..
Еще одно, что меня восхищает в Веласкесе: его картины дышат радостью, которую художник ощущал, работая над ними. Для живописца недостаточно быть ловким ремесленником; в картине должна сказаться любовь, с которой он обрабатывает свой холст. Этого недоставало Ван Гогу. Говорят: «Какой живописец!» Но его холст не обласкан влюбленной кистью… И потом, все это немножко экзотично… Но попробуйте-ка объяснить этим типам, которые способны так ловко «отбрить» вас в вопросах искусства, что сверх ремесла в искусстве необходимо еще нечто, секрет чего не откроет никакой профессор… тонкость, очарование… а это надо иметь в себе самом.
Посмотрите, как Веласкес пишет придворных испанского короля! Все это были, вероятно, обыкновенные, посредственные люди. А какое он им придал величественное достоинство! Это достоинство самого Веласкеса… А его картина «Копья»! Не говоря уже о качестве живописи, как восхитителен жест победителя! У другого он вышел бы напыщенным… Я проводил все время перед этой картиной, то приближаясь, то удаляясь… А эти лошади — их хочется обнять!
И даже изображая персонажи такими, каковы они есть, художник, обладающий темпераментом живописца, может доставить своей живописью бесконечное удовольствие. Когда рассматриваешь «Королевское семейство» Гойи — картину, ради которой одной стоит съездить в Мадрид, впечатление не исчерпывается тем, что король похож на колбасника, а королева кажется выскочившей из винного погреба, чтобы не сказать похуже… Но королева — вся в бриллиантах! Никто не сумел написать бриллианты лучше Гойи! А маленькие атласные туфельки королевы!
В Испании в маленькой церкви есть плафон Гойи, изображающий людей, глядящих вниз. Видя, как я поражен этой вещью, гид рассказал мне, что «один знаменитый художник из Парижа» (Жюль Ш.), некоторое время рассматривавший церковь, поднял затем голову вверх, увидел плафон, пожал плечами и вышел вон из церкви.
Я. — Вы не рассказали мне о Тицианах Мадридского музея.
Ренуар. — Тициан!!! Все за него; прежде всего непостижимость… глубина… Рубенс рядом кажется внешним, поверхностным… Кираса Филиппа II написана так, что хочется посмотреться в нее, но в то же время это вовсе не какой-нибудь тромплейль[49]. А потом — тела… «Венера и органист» — сияние этого тела соблазняет потрогать его! Как чувствуется перед этой картиной вся радость живописи Тициана… Когда я вижу у живописца страстное наслаждение процессом живописи, я заражаюсь сам его радостью. Я положительно прожил вторую жизнь в наслаждении, которым я заражаюсь при виде шедевра!
Вы видите, до какой степени я люблю Тициана; но, несмотря на все, я неизменно возвращаюсь к Веласкесу. Я очень далек от желания поставить Веласкеса выше Тициана; но в Мадриде собран весь Веласкес, тогда как прекрасные Тицианы разбросаны по другим местам. Например, в Лувре «Портрет Франциска I» — какое богатство, какая простота, какая изысканность! Вот где действительно королевская осанка! А как написаны рукава, атласные прорезы!..
Еще одна вещь особенно поразила меня в Мадридском музее — это Пуссен, сохранившийся свежим, как Буше, тогда как в Лувре и других местах Пуссены так почернели!..
Я. — Чем вы объясняете такую сохранность?
Ренуар. — Я думал, что это может быть потому, что Мадрид расположен на возвышенности, где воздух чист. В Мюнхене тоже чистый воздух, и живопись там хорошо сохраняется, тогда как в Лувре от близости Сены живопись портится. Но действительная причина, наверное, в том, что в Испании нет хранителей музеев!..
Так как я очень удивился, Ренуар продолжал: