Ренуар

Роден. — Я делал это при помощи Кло. Когда его не станет, можно сказать, что тогда кончено с литографией. Но мне не нравится его образ мыслей. Как-то я оставил его одного и, вернувшись, застал увешанного орденами, которые он вынул из моей шкатулки… Есть вещи, с которыми нельзя шутить.

Мадам Ренуар. — Любите вы цветы, мосье Роден?

Роден. — Да, очень! Мирбо рассказывал мне о хризантеме необычайного темно-красного цвета, которая на смертном одре княгини У… заменяла букс; я восхищался на днях у виконтессы де-З. редчайшей гвоздикой: она была черна, как чернила, и очень плохо пахла.

Мадам Ренуар. — Здесь нет редких цветов; но все-таки сад наш очень красив. Вот там, за окном, видны маргаритки рядом с мимозой!.. И я вам должна сказать, что мой муж предпочитает простые цветы.

Роден. — Совсем как Малларме. Такой изысканный поэт, и вдруг я вижу его восхищающимся букетом полевых цветов!

Ренуар. — Кстати, о Малларме. Мадам Моризо однажды, слушая, как он читал ей одну из своих поэм, обратилась к нему с вопросом:

«Послушайте, Малларме, что, если бы вы написали когда-нибудь вещь в расчете на вашу кухарку?»

«Но, — отвечал Малларме, — и для моей кухарки я напишу точно так же!..»

— Если некоторые поэмы Малларме, — продолжал Ренуар, — мне недоступны, то до какой степени он был тонок и оригинален как человек! Я вспоминаю, с какой восхитительной простотой он рассказывал об одном негре, ученике колледжа, где он преподавал английский язык:

«На каждом уроке я посылаю его к доске писать мелом слова, и вы не можете себе представить, какое наслаждение мне доставляет видеть, как черный проводит эти белые линии».

— Я предлагаю, — сказала мадам Ренуар, — выпить кофе в саду возле роз.

— Да, — сказал Роден, — а мой портрет?..

Ваза с хризантемами. Середина 1890-х

Вынимая из жилетного кармана прекрасные золотые часы:

— Без пяти два?! Автомобиль графини заедет за мной точно в три часа, и мой секретарь предупредил меня утром, что в моем распоряжении нет больше ни минуты до отъезда на Север.

— Ну, тогда скорей, — сказал Ренуар, — несите меня в мастерскую. Воллар, приготовьте мне лист бумаги на доске!

Я немного задержался в мастерской; мне хотелось видеть, какую позу примет Роден! Но в конце концов мне и не пришлось уйти, так как Ренуар никогда не стеснялся работать в присутствии кого бы то ни было. Что касается Родена, то, усевшись, он стал так же неподвижен, как Роден из Музея Гревен. Без десяти три Ренуар положил сангину и попросил папиросу; портрет был окончен.

— У меня есть еще время посмотреть сад. В моем распоряжении еще десять минут!

Но в этот момент в дверь постучались и на пороге показался выездной лакей:

— Автомобиль ее сиятельства ожидает господина маэстро!

Тогда Роден, обращаясь к мадам Ренуар, вошедшей в мастерскую:

— Если я вернусь когда-нибудь на юг, я попрошу вашего разрешения пройтись по вашему саду. Я так люблю природу!

* * *

Я проводил Родена до автомобиля. Но стартер испортился, и шоферу не удавалось пустить в ход мотор.

Господину маэстро придется подождать четверть часика, — сказал лакей.

Роден. — Четверть часа: у меня остается время, чтобы посмотреть сад. Это доставит удовольствие мадам Ренуар.

Но, посмотрев на свои лакированные туфли, он покачал головой:

— Впрочем, там нет ничего достопримечательного, — те же цветы, которые можно видеть вдоль полотна железной дороги.

Я воспользовался счастливым случаем этой беседы с глазу на глаз, чтобы заполучить еще несколько новых «откровений» на тему «Роден наедине с собой».

Я начал с вопроса: — Как приступаете вы к творчеству, мэтр?

Роден. — Я отдаюсь вдохновению!

Я. — Когда же оно охотнее посещает вас? Натощак? Или во время пищеварения?..

Роден. — Я «мыслю» всегда с одинаковой легкостью и за исключением короткого отдыха…

Я. — В какое время дня?

Роден. — После завтрака. Это доктор, увидя, как моя кошка уснула после чашки молока, посоветовал мне: «Надо следовать примеру животных».

Я. — Я не помню, чтобы мне приходилось читать описание вашей спальни. Вот, однако ж, чем можно было бы соблазнить известнейших репортеров… Какая у вас кровать? Старинная или в стиле «модерн»?

Роден. — Кровать у меня обыкновенная. Я боюсь, что старинная или просто стильная кровать повела бы к своего рода изнеженности. Я испытываю непреодолимую потребность отдыхать глазами на чем-нибудь прекрасном, и поэтому в моей спальне находится произведение искусства — это один из моих «граждан из Кале».

Я. — Раздеваетесь вы или остаетесь одетым во время отдыха?

Роден. — Всегда вполне одет. Стоило бы мне снять воротничок, как это расположило бы меня к безделью, а художнику некогда отдыхать.

Я. — Легко вы засыпаете?

Роден. — Очень легко, если я не обременен идеями.

Я. — Говорят, что легко уснуть, сосредоточив взгляд на блестящем предмете.