Репатриация на чужбину

Моему десятнику такая расточительность пришлась не по душе. Зачем, когда после серии пинков алчный паразит бесплатно выложил всё, что слышал и видел. А у меня и безо всякого рукоприкладства заныло-заболело во всех местах. Плохо помню, как оно всё складывалось последующие несколько минут. Мир заслонила единственная мысль, выворачиваемая мною так и этак на все лады: моих мальчиков продали в рабство. Моих мальчиков… Моих мальчиков продали… Продали в рабство… В рабство… Моих в рабство… Мальчиков продали… Мамочка!!

В чувство меня привела боль в грудине. И сырость за воротом куртки. Болело не в душе, а чисто прозаически в рёбрах. Десятник Мейхалт почтительно держал меня на руках. Рах скакала на грудной клетке, как на батуте, безапелляционно требуя прекратить кривляния и заняться делом. А эта фашистка Мерона поливала меня, как какую-нибудь фуксию. Честно говоря, сама не ожидала от себя столь душещипательных вывертов – сроду в обмороки не падала, хоть земля гори. И потому, кроме раздражения, ничего от организма вдогонку не получила.

Вылезла из объятий душки-офицера и понеслась по порту трясти за грудки каждого встречного: где мой капитан Олсак?! Понеслась – громко сказано. Та же Мерона догнала меня уже метров через пять, пытаясь осадить взбесившуюся, брыкающуюся Внимающую. Лайсаки-мужики, почуяв заварушку, поддержали меня трубным рёвом, нарезая круги вокруг ног и теребя подол. А вот Рах встала на сторону ведьмы, высказываясь обидно и неконструктивно. Истерика, как и обморок, не затянулась. Тем более что десятник поклялся, дескать, если Внимающая успокоится, то он приведёт её точнёхонько к портовой конторе Олсака через полчаса спокойной ходьбы.

И точно: в скором времени я забралась с ногами на колени моего родного капитана и разрыдалась. Мне – той прошлой – этот мужчина казался крайне интересным, а нынешней девчонке годился в отцы. Он гладил меня по головке, промокал нос на удивление чистым платком и что-то гулил своим басом, тяжко вздыхая. Что-то вроде обещания сдохнуть, но натворить всякого, чего только не похощет моя левая пятка.

– Продай мне корабль, – осенило меня, и водопад иссяк.

– Зачем? – подозрительно подобрался Олсак.

– За ними плыть, – воспряла я, шмыгая расхлюпавшимся носом.

– И что будет? – скептично осведомился он, свалив на глаза бровь, как бревно с крепостной стены.

– Выкуплю их! – не поняла я повода для скепсиса. – Они же торгуют рабами там, у себя на севере? Так, какая им разница, кому продавать?

– В Руфесе рабства нет, – напомнила Мерона. – Они не захотят иметь с тобой дела.

– Это точно, – подтвердил Мейхалт.

А мне было плевать на всё. В том числе и на форму будущих взаимоотношений с северянами. Это для всех прочих тут мои опекуны – служаки, исполняющие долг. Дескать, были эти, будут и другие. А мне без них хана. Они меня любят! Лишь с ними я в безопасности, а потому, как говорится, вынь да положь! Не продадут? Значит, сдохнут! Всё это мой капитан прочитал на моём подбородке – не иначе – и покачал головой:

– Ты так уверена, что справишься с ними? Северяне – народ серьезный. Каждый из них наших двоих стоит, как минимум…

Я не дала ему довозражать до конца. Подняла руки и стащила маску. Все прочие расположились где-то там, за спиной, а он единственный лицом к лицу с тайной Ордена. Впрочем, недавно с ней познакомился ещё один человек. Теперь у Олсака была в точности такая же рожа, как у Акунфара в подземелье. Он не отпрянул… Почти не отпрянул. По крайней мере, не стряхнул меня с колен, будто мерзкого паука. Тишина стояла мертвая. Даже не видя остальных, я представляла, как они сверлят глазами капитана – пытаются урвать хотя бы общее представление об увиденном.

На моё плечо шлёпнулся раздосадованный Керк. Постучал клювом в висок, как если бы покрутил у него пальцем. Менторским тоном отчитал за неоправданное легкомыслие. Наорал на капитана, предупреждая держать язык за зубами, и резко сорвался прочь. То ли из-за того, что он уже подглядел меня без маски, но с закрытыми глазами. То ли по причине закалённых контрабандой нервов. То ли из-за сольного выступления вирока, но Олсак справился. Вздохнул, поцеловал меня в лоб и кивнул на маску:

– Надень.

Погонял туда-сюда бровь, поковырялся в полу острым взглядом и принял решение:

– Корабль я тебе не продам. Перетопчешься. Это тебе не игрушка. Но, долг есть долг. Мужчина должен отдавать долги.

– Какие долги? – не сразу въехала я.

– Я должен тебе свою жизнь, – удивился он моей тупости. – И потому, я сам пойду с тобой за северянами. Но, предупреждаю! – его палец больно ткнулся в мой лоб. – Ты будешь послушна, как якорь. Один шаг против моего норова, и корабль развернётся к своему причалу. Усвоила?! – рявкнул он мне прямо в тот же лоб.

– Да, – счастливо расплылась я в искренней дурацкой улыбке.