Репатриация на чужбину

А у меня мочевой пузырь лопается. Вот-вот по ногам потечёт… Стыду-уха! А потом я взлетела… И всё исчезло. А потом какая-то рябь, рябь, волны пошли. Меня качало, кидало из стороны в сторону, а я вопила. А потом меня вырвало. Потом меня что-то умыло. Снова качало, качало, пару раз встряхнуло… И меня снова вырвало. И вдругорядь всё исчезло.

Разбудили меня дичайшая головная боль и пожар во рту. Но не до конца разбудили, а так чуть-чуть. Я очень старалась вынырнуть из вязкой болезненной трясины, но вдруг выскочила из неё, как ошпаренная. Водопад был обильным и леденющим. Я даже растерялась: кого же я ненавижу больше? Этот сволочной водопад, жениха или алкоголичку-королеву? Разлепила пудовые веки и поняла: дежавю! Солнце в узком окне подпрыгивало на далёких морских волнах, готовое скатиться за горизонт.

– Да-а-а, – прогудело над ухом.

Я не смогла скосить глаза, и пришлось перекатываться на бок. Сарг, подперев рукой подбородок, лежал в моём гробоподобном кресле и задумчиво разглядывал то, что от меня осталось. Всколыхнулся, было, стыд, но, внезапно, как отрезало. Хочу пить, писать и домой. А на всё прочее плевать с орденской цитадели. Тут заметила светлую повязку на голове Сарга и подорвалась: ранен?! Он стянул повязку, швырнул её в меня и вышел. Тряпка была мокрой и холодной. Рядом с кроватью стоял огромный таз с водой, где плавали ещё несколько тряпок.

А на следующий день, окончательно рассчитавшись с похмельным синдромом, я приступила к труду и обороне. Перетрудившийся и озлобившийся на весь свет Керк приволок из моей агратии письмо. Даже не письмо – список всего необходимого для моей безбедной жизни в родовом гнезде. Судя по содержимому, оберегатели этого самого гнезда поскромничали. Но Вотум с Алесаром бдительности не теряли: всё там у меня излазили, всё ощупали и развернулись от души. И первой проблемой на сегодняшний день – по их мнению – были даже не деньги. Люди! Катастрофическая нехватка рабочих рук.

И я пошла в гости.

– О-о-оль, – помирающей лебедью встретила меня таная. – А нельзя всё это отложить? Не поверишь: второй день в себя прийти не могу. Мой вчера вдогонку ещё одну пирушку закатил. Думала: похмелюсь и всё. Больше не капли! И понеслось-поехало…

– Кэм, – с нежной язвительностью в голосе шикнула я. – Даже не пытайся меня отфутболить! Навстречу друг другу мы будем ходить обе. А не в одностороннем порядке. Жирно будет тебе одной. Порвёт. Я свою дистанцию отмаршировала честно. Твоя очередь.

– Честно? – зыркнула она куда-то в окно и ехидненько так закинула крючок: – А что у нас с консуммацией? Когда запланировала проводы девственности?

– Когда рак на горе свиснет, – напомнила я королеве оговорённые сроки договорных отношений. – Я под этого питекантропа не лягу. Перетопчетесь. Когда ты мне плела об его успехах у баб, я ещё не совсем отъехала. Всё слышала. Так что не думаю, будто наш фиктивный брак нанесёт ему моральный ущерб. А и нанесёт – мне фиолетово. А вот тебе нет. Ты мужу обещала. А он у тебя любимый. Его нельзя расстраивать по любому поводу. Так что давай, раскошеливайся.

– Денег нет! – тявкнула королева и швырнула в меня подушку.

– И не надо, – многообещающе отпустила я главный королевский грех.

– Да? – просияла она и обратилась во внимание: – А что надо?

– Людей. Это только первым пунктом, – предостерегла я её от преждевременной радости. – Рабочая сила нужна до зарезу, понимаешь? Эти постоянные стычки со всеми подряд выкашивают мужиков, как наркоманы мак. Что им всем, – возмутилась я, – медом у меня намазано?! Шляются и шляются! В моём захудалом баронстве уже и брать-то нечего. А они лезут и лезут…

– Ты чего разошлась-то? – зевнула Кэм с такой страстностью, что мой рот расщеперился вдогонку. – Тоже мне, землевладелица. Оно тебе надо? Тебя что, Орден плохо кормит?

– Знаешь, Кэм, мне вдруг всё это стало так нужно, – внезапно расписалась я. – Аж в груди что-то рвётся и болит. Не пойму, что за чертовщина. Но меня раскручивает всё больше и больше. Чем упорней твержу себе: брось, не твоё, болото бездонное, тем навязчивей идея выстроить свою собственную крепость.

Я захлебнулась горечью с сантиментами и решила заткнуться. Кэм тоже не торопилась портить тишину, но всё-таки заговорила первой: