Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная инт

Г. К.: То есть круг был достаточно широкий. А вы были знакомы с Турецким, Рогинским?

А. К.: Конечно, это потрясающие художники! С Рогинским я познакомился в мастерской Юликова, довольно поздно, Турецкий к этому времени уже умер. А выставка Рогинского в ЦДХ[218], где он выставлялся вместе с Турецким и Михаилом Чернышовым, мне очень понравилась. И с Рогинским мы сразу же подружились. Это были прекрасные открытия начала 90-х, я думаю.

Г. К.: Если вернуться немного назад, та группа, которую мы раньше вспоминали, — Юликов, Соков и другие, — кто был вам близок?

А. К.: Они все мне нравились. Леня Соков был очень точен, и у него есть настоящий эпический ужас. По сравнению с нервным интеллигентским хохотом Пригова у Сокова — хтонический юмор.

Г. К.: С Шелковским вы, наверное, тоже тогда познакомились?

А. К.: С Шелковским мы стали общаться, как только он появился в Москве после Парижа, а работы я его видел и раньше. Но в 70-х я с ним не общался.

Г. К.: Как вы определяете свое творчество? Это поиски чего?

А. К.: «Я ничего не ищу, я нахожу». Это Пикассо сказал.

Г. К.: Отлично! Но что вы находите для себя — форму? Цвет? Что для вас важно?

А. К.: Слова в этом процессе не участвуют…

Г. К.: Интуитивно определяете?

А. К.: Да… Однажды мой покойный друг Борис Парникель, работавший в журнале «Народы Азии и Африки», дал мне рукопись статьи Григория Померанца о дзене, где на популярном уровне и весьма информативно излагались основные постулаты учения. Это стало для меня одним из вариантов твердой опоры в дальнейшем, если где-то приходилось пробираться на ощупь.

Г. К.: Похоже, что вот такие случайные знакомства, о которых мы говорили, не сыграли определяющей роли в те годы, а остались именно случаем и дороги ваши шли параллельно. Это так?

А. К.: Нет, на самом деле все встречи образуют совершенный узор. Если ты попытаешься форсировать какую-то сторону, то только все испортишь. Мы живем в мире необходимостей. Наверное, это как-то называется в философии, но я этим не интересуюсь.

Г. К.: Тем не менее, как вы позиционировали себя в советские годы: как «левого» или просто как художника?

А. К.: Нет, конечно, как «левого». «Кто там шагает правой?!», да? Вот взять Давида Штеренберга: его у меня «отобрали» — когда он был мне необходим, его нельзя было увидеть. Его не было в Третьяковке. И только после 1953 года, когда изменилась экспозиция, там появились Штеренберг, Лучишкин, Фальк и другие. В 1957-м я был в активе Фестиваля молодежи, и нас повели в Третьяковку, показали «Красную мебель» Фалька и «Велосипедиста» Гончаровой. Это сильно запомнилось.

Г. К.: Вы довольны сейчас приятием публикой вашего творчества и возможностью его показывать?

А. К.: А я всегда был доволен. Мне было достаточно. У меня был совершенный круг, чтобы я не ерзал, чтобы я не чувствовал себя покинутым, глупым или одиноким.

Г. К.: То есть вы не разделяли свое творчество на заказное и личное?

А. К.: Все, что я делал, было «личное». Я никогда не делал того, что мне не хотелось. Обычно архитектор приглашал меня участвовать в каком-то проекте. Происходило так: я приносил работу в комбинат, и ее принимали. Однако обычно заказ порождал серию работ, которые оставались в мастерской и потом медленно расползались… В музей, по коллекционерам.

Г. К.: Спасибо за интервью!

Москва, февраль 2020

Вячеслав Сысоев, художник. ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К ХУДОЖНИКАМ-КАРИКАТУРИСТАМ

Без места, 1980 (м. б., середина года)[219]

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К ХУДОЖНИКАМ-КАРИКАТУРИСТАМ[220]

Прошу вас передать вашим коллегам во всем мире копии этого письма.

Средства массовой информации оглушают человечество миллионами фактов об убийствах, насилиях, правительственном терроризме и о терроризме против правительств, загрязнении окружающей среды, об истощении ресурсов нашей планеты, росте психических заболеваний, алкоголизма, наркомании.

Я предлагаю консолидировать наши усилия в борьбе против этих зол.