Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная инт

Еще в школьные годы я однажды попал в квартиру, где жил Юра Чернов[217]. Из этой квартиры взяли на расстрел его родителей в 1939-м. Теперь на месте дома в Брюсовом переулке, в котором была их квартира, кооперативный дом Союза художников… На столе у Юры лежала восьмушечка довоенного журнала «Юный художник», где на обложке была репродукция — размером с почтовую марку — «Бульвара капуцинов» Моне, как выяснится позже. В школьной библиотеке репродукции импрессионистов не выдавали. А в Ленинку я тогда еще не был записан, хотя там и можно было это увидеть. В общем, я совсем не был просвещен по этой части. Поэтому, когда увидел эту картинку, я был как громом поражен. Она надолго врезалась в меня, хотя я занимался совсем другими вещами…

Г. К.: Да, это характерно для того времени по многим воспоминаниям. Но давайте вернемся к первой вашей выставке 1962 года. Где она проходила?

А. К.: Самым престижным местом для выставок были залы Дома художника по адресу Кузнецкий Мост, 11. Но я не помню, что я там выставлял. Хотя помню, что выставлял Шаховской.

Г. К.: И никаких списков той выставки не осталось?

А. К.: Нет.

Г. К.: А вы слышали в то время о так называемых «левых» или нонконформистах? Потому что они ведь себя тоже называли «левыми».

А. К.: Да, конечно. Немного позже я близко познакомился с ребятами, которые были младше меня лет на восемь: Юликов, Соков, Косолапов… Наверное, это было уже в 70-х. Юликова уже постригли! Это было при мне!

Г. К.: Тогда это точно 1975-й или 1976-й!

А. К.: Да, и Кудряшов был там, дополнял измайловскую компанию. Его очень поддерживал Дима Жилинский. Он всех нас поддерживал своей широкой и могучей спиной, поскольку занимал определенные должности, притом что не скрывал своего критического отношения к власти.

Г. К.: Как мне видится, все эти взаимосвязи стали результатом «оттепели», прививки либерализма.

А. К.: Конечно, это результат «оттепели».

Г. К.: А каким искусством чаще всего вы занимались в конце 60-х — начале 70-х? Работали по заказам или удавалось что-то делать для себя?

А. К.: Я делал вот эти скульптуры — это как раз конец 60-х — начало 70-х. Однажды Нина Бруни, тоже входившая в этот круг, привела ко мне Костаки. Он не увидел у меня… ничего. И того, что ушло потом в Русский музей, в Третьяковку, за границу…

Г. К.: Не сошлись характерами?

А. К.: Нет, он просто никогда не собирал скульптуру и не был в курсе дела.

Г. К.: Хотя объекты в его коллекции были!

А. К.: Да, я был у него, и в квартире в ту пору был только первый авангард. Может, там была и еще одна комната и он не все показывал, не знаю…

Г. К.: В те годы, когда вы видели случайно какие-то западные каталоги или журналы с публикациями о «неофициальных» художниках, какое у вас возникало отношение к так называемому «второму» авангарду?

А. К.: У меня было очень прохладное отношение, когда я был на выставке на ВДНХ. Но потом я почувствовал расположение к Тяпушкину. А еще позже, когда у меня была маленькая выставка в Париже, пришел Оскар Рабин, — и он сказал, что я похож на Тяпушкина, с которым он дружил! Этим он мне польстил!

Г. К.: Забавно. Но в советские годы у вас не получалось ситуации монашеского уединения и изготовления скульптур для самого себя?

А. К.: Нет, не это получалось. Я познакомился с архитекторами, и главным моим заработком стали работы в архитектуре. Их не так много, но они заметные, и среди них были и вполне…

Г. К.: Это была интерьерная скульптура?

А. К.: Нет, не только… Это были барельефы, рельефы стен и т. п. Да и в худкомбинате давали тогда художникам «святой костыль»: если у человека совсем не было денег, ему предлагали какой-нибудь бюст слепить. Что-нибудь не позорное. Например, я там лепил однажды бюст Некрасова. Между прочим, за все время я не получил ни единого замечания от художественного совета.