Читаем Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная инт полностью

3 сентября газета Die Zeit опубликовала скептическую статью Кристиана Шмидта-Хойера[68]«Для чего нужны пять керосиновых печей?» о прошедшей в конце августа в зале МОСХа на Беговой, 9-й экспериментальной десятидневной выставке московских художников, а краткое содержание обзора сводится к подзаголовку «Нонконформисты подражают Западу». Как и журналист из Süddeutsche Zeitung, Шмидт-Хойер сообщает, что 12 нонконформистов смогли показать 158 работ, а 39 работ не были допущены в «священные залы соцреализма». Однако, в отличие от первой заметки, Шмидт-Хойер подробно описывает работы в экспозиции и реакцию некоторых зрителей. Так, «качая головами, две пожилые женщины сосчитали тривиальные модели имитатора поп-арта: «Пять керосинок — зачем они ему нужны?» Как мы понимаем, речь идет о работах Михаила Рогинского. Описывая натюрморты Михаила Одноралова, автор замечает, что «и эти образы (и советское общество) так же далеки от поп-арта, иллюстрирующего, насколько индустриально созданный мир потребления принял реальный облик, как железные крышки с бутылок Pepsi Уорхола от лицензированной Pepsi из Черного моря». В общем, и на этой выставке, пишет он, преобладали те художники, которые пытаются подражать западным стилям. Гораздо больше автору понравились оригинальные работы Натты Конышевой, Леонида Берлина и Петра Беленка.

Рассказывая о предыдущих выставках неофициальных авторов, Шмидт-Хойер замечает, что после провала в сентябре 1974 года власти «успешно использовали измененную тактику». По его мнению, московские художники больше, чем другие группы, облегчили властям переход от репрессий «любой ценой» к контролю на более длинном поводке. «Художники всегда были относительно аполитичны и остаются таковыми по сей день, — считает журналист. — С другой стороны, при пониженном давлении со стороны власти они раскололись еще сильнее», осознав преимущества нынешнего более высокого положения.

Газета New York Times от 1 октября публикует рассказ американского художника, автора фильмов и музыканта Ларри Риверса[69] о его насыщенном событиями путешествии с сыном по СССР. С американской стороны автора как «культурное достояние» продвигал Госдеп, а с советской опекал Союз художников. Риверс побывал в Москве, Ленинграде и Ташкенте, везде о нем заботились советские чиновники-художники, а он читал лекции об американском искусстве, встречался с художниками официальными и неофициальными и везде снимал на видео все, что хотел. По словам «крестного отца поп-арта», за «десять дней, которые потрясли Ларри Риверса» его всего пару раз одернули. В Ленинграде они решили снять очередь людей, стоящих за дынями, и женщина крикнула им: почему вы не снимаете достижения советского строя, например памятник Ленину? А в Ташкенте милиционер на рынке вежливо попросил их не снимать неприглядные сцены, а снимать только хорошее. Но в целом американцу многое понравилось и даже заставило его изменить свое отношение к жизни в СССР и стране в целом (типичный отзыв для того времени), хотя стоит отметить слова Риверса о том, что ему «веселее было смотреть на бредовое центристское советское искусство, чем на слабенькие имитации западных течений».

International Herald Tribune от 12 ноября публикует сообщение Сета Майденса[70] из Ассошиэйтед Пресс о появлении в Ленинграде неожиданных граффити, всколыхнувших и ошарашивших и жителей, и блюстителей власти. Еще 4 или 5 августа кто-то написал антиправительственные «лозунги» — сначала белой масляной краской на стене Петропавловской крепости, потом помадой на стене крупного универмага и даже на паре милицейских машин. Надпись на Петропавловке длиной около 40 метров и высотой с метр, хорошо видную с другого берега и из Эрмитажа и гласящую «Вы распинаете свободу, но душа людей не знает оков», закрасили, потом недовольный результатом горсовет велел обработать крамольное место пескоструйным аппаратом, но светлый прямоугольник так и остался заметным пятном на старой стене крепости. Пришлось приступить к расчистке всей стены (воистину, нет худа без добра).

Как рассказали Майденсу «диссидентствующие» молодые люди, только после выступления первого секретаря горкома Романова 24 сентября КГБ усилил поиски виновных и якобы добился признаний от неких двух художников (Юлий Рыбаков и Олег Волков), однако, по убеждению всех респондентов из отказников[71], они не могли сделать это вдвоем, поскольку надпись была слишком большой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги