Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная инт

Ф. И.: Да, но они были совершенно автономные люди. По культуре они находились ближе к Германии. И им не надо было буферной зоны, в отличие от нас, для которых буферной зоной была Чехословакия, отчасти Польша. Они имели контакты напрямую. С нами держали дистанцию, особенно Лапин был такой высокомерный. То, чем они занимались, как мне казалось, было перепевом немецкого искусства, а мне это было неинтересно. Но — познакомились, и все. Никакой внутренней связи не было.

Г. К.: Что, никаких общих интересов не находилось?

Ф. И.: Ничего общего! Они гораздо больше смотрели на то, что делается в Германии, чем у нас. А на Москву они смотрели потому только, что это столица и в ней было больше информации, больше приезжали какие-то интересные люди[152]. В провинции ведь на это нечасто можно было рассчитывать. Там не было ничего, что идет в унисон с современностью, что ты преодолел. Современность — вещь не сама собой разумеющаяся, поэтому заниматься современным искусством очень сложно. Момент преодоления нужно не только учитывать, но и исполнять, и выдавать свою продукцию, которая может соотнестись с современностью, если повезет, а может и нет!

Г. К.: Эти чешские искусствоведы что-нибудь рассказывали о своих художниках?

Ф. И.: Да, я потом ездил в Чехословакию, и здесь у меня много материалов о чешских художниках. Я там много ходил по мастерским, они сами приглашали.

Г. К.: Вызвало ли их творчество интерес?

Ф. И.: Не очень. Дело в том, что эти чехи, как я понимал, сами смотрели в сторону Москвы. Наверное, у них были отрывочные публичные действия, инспирированные в основном информацией с Запада, главным образом из Германии. Мне это было не очень интересно, с другой стороны, тоже какие-то коллеги. Но я там познакомился с Миланом Книжаком[153] — вот это была другая ветвь, от «Флюксуса», и как-то мы с ним были симпатичны друг другу. Вот он был совершенно оглашенный художник и нарушал все принципы. «Флюксус» есть «Флюксус». И то это было скорее культурное событие, чем событие в искусстве. Вот они занимались такими оригинальными акциями и перформансами. Для меня акции все же не искусство, как мне кажется. Акция позволяет тебе входить, допустим, в пространство социологии, нарушать законы социального жизнестояния: например, взять и поджечь дверь ФСБ, как это сделал какой-то парень. Поскольку наши власти все еще несли в себе комплекс вины за то, что не разрешали что-то делать в прошлом, его не посадили, хотя он нарушил закон — а он сам вошел в это пространство и нарушил закон. Но когда он сделал то же самое в Париже, то его посадили, потому что у них все четко прописано.

Г. К.: Конечно, но это современные социализированные и провокационные тренды. А что было там в 1970-х?

Ф. И.: Абсолютно безобидное «искусство», но здесь они выглядели просто революционерами…

Г. К.: Короче, взаимовлияние было равно, как обычно, нулю. Все вежливо кивали и улыбались, но мало что находило отклик в душах.

Ф. И.: Да, это трудная тема. Некоторые художники пытались тогда что-то делать самостоятельно, но абсолютно не сознательно, а интуитивно, с желанием выйти к чему-то новому, к каким-то новым горизонтам, к которым не выйдешь, если ты окружен этими красными флажками. Просто так не выйдешь, надо преодолеть себя и преграды. И для волка это целая революция.

Г. К.: Это подвиг.

Ф. И.: Да, и для нас это был подвиг — взять и выйти за пределы дозволенного и при этом не потерять себя. Энергия была, поэтому выходили, делали что-то. Удивительно, но факт!

Москва, январь 2022

Михаил Чернышов МОНОЛОГ О СЕБЕ