Репрессированный ещё до зачатия

За полмесяца я заработал сорок пять рублей. Девчонкам за пятидневку выводили и по тринадцать копеек. Они пололи капусту, собирали помидоры и огурцы.

Питание в столовой было не ахти, и мы ломали грибы, варили и жарили. Хоть нас на уборку картошки и не пустили, но мы всё равно не обегали картофельное поле. Подкапывали под вечер по полсумки и варили. С постным маслом – объедение.

Кто-то на пилораме сделал из дранки меч. Я его взял себе. Хранил на своих на нарах под матрасом. Повешу дома над диваном…

Перед отъездом многие мужики взяли по поллитровке. Чтобы не затосковать в дороге. Ехалось весело. Один мухомор так набрался, что всё просился к девчонкам на колени. Ему уступили. Он всю дорогу спал у девиц на коленях.

Из совхоза я привёз два мешка яблок. Нарвал в заброшенном саду. Этой осенью собирались его вырубать.

Высадили меня у Курского вокзала.

Как добраться до электрички?

Два мешка на один горб не усадишь.

Я тащил один мешок и постоянно оглядывался, чтоб второму мешку не приделал кто ножки.

Метров через пятьдесят возвращался за вторым.

Впеременку нянчил то один мешок, то другой.

Так добирался и от платформы в Кускове до дома.

18 августа

На небесах

Аккуратову кликнули на небеса. К заместителю генерального директора Ошеверову.

На ватных ногах побрела на шестой этаж.

Спустилась с небес в ликующем нимбе:

– Ребята! Это нечто… Григорий Максимович сказал мне: «Вы написали хороший материал, но зачем эта стереотипная фраза «Напряжённые дни наступили у работников московской телефонной станции»? Напряжённые дни могут быть у косарей…»

– Твой Ошеверов рванул не в ту степь! – сказал я. – Почему напряжёнка может быть только у косарей? А у телефонщиков не может быть? Перед праздниками, например, когда работы у них набегает ого-го сколько!?

– Ну, – развела Татьяна руками, – не стану же я возражать боссу… Я быстренько отрапортовала: «Полностью с вами согласна! Не нужна эта фраза». Интересно… Вызывал, чтоб сказать о лишней фразе… Я всегда так знакомлюсь с начальством. Он спросил, не обиделась ли я. Я ответила: «Я обижаюсь, когда на меня необоснованно кричат».

– Ишь, как она подсиживает нас! – ядовито буркнул из своего чёрного угла Медведев.

Татьяна равнодушно отмахнулась:

– Ну вы-то, Александр Иванович, никогда не кричите.

Ермакова позавидовала Татьяне:

– Походя и второго начальника умастила.

И тут Татьяна разбежалась хвалиться:

– А знаете, как я с Лапиным познакомилась? Вызвал он меня. Вхожу. Моя беседа с торговым министром лежит перед ним. Я смекнула, о чём может пойти речь, и с ходу каяться. Сказала: «В этой моей беседе не всё гладко…». Он и говорит: «Редко у кого всё идёт гладко. Вон… Когда я завтракал с Громыкой[123] в Нью-Йорке, нам подали простоквашу с черносливом и спросили меня, не хочу ли я с черешней. «А разве мы хуже питаемся?!» – пальнул я. – И невесть с чего расшумелся. Когда проорался, смолк». Не помню… Я что-то такое ему сказала, что ему понравилось. И мы расстались друзьями.

– И в добавление, Тань, – сказал Бузулук. – Ошеверов – новенький зам. С первых дней бурно погнал волну. В субботу звонил мне на выпуск: «Зачем употребляете тяжёлые деепричастные обороты?» – «Ну раз они есть в русском языке…». Что ещё мог я ему ответить?

10 февраля

На рандеву

На перекидном календаре на столе я красно написал:

Выход к рампе А.Сана

Вышел к рампе в срок.

Вернулся из отпуска Козулин. Поёт:

– С моря дует ветерок, ветерок.
С юга я везу трипперок, трипперок…

Философ Калистратов делится с Козулиным последними новостями:

– Колюшка Великанов подзалетел со своим орденоносным поносом в больницу. Съел огурец, а водкой не запил. Гриб да огурец в жопе не жилец. Ему исправно таскали передачи. Антизнобин наливали в авторучку. Взяла сестричка авторучку расписаться за приём передачи и обнаружила зарядное устройство.[124] Насухач загорает теперь Колюшок.

– И чем же он сейчас в больнице промышляет?

– Выводит племенных мандавошек.

Робко, бочком подходит к Калистратову Молчанов:

– Сев! Ты куда засунгарил мой материал? Похоронил?

Севка показывает пальцем на папку с готовыми заметками:

– Он здесь, в братской могиле.

Потею над покаялкой.