– Капа говорит, чтобы взять мужчину в плен, надо ему сдаться с небольшим эффектным боем.
– Ну что, генерал принят на службу?
– Принят! Принял бы он её… Беспросветная простушка. Тяжело такой в Москве. Как бы он её не ликвиднул.
Толкушкой, которой катал тесто для пельменей, я тукнул себя по лбу:
– Хороший, крепкий лоб. Годится орехи, яйца бить.
– Ой! – Галинка вытирает мой лоб полотенцем. – Весь в муке! Толкушка была-то в муке!
– Пацанчик ты мой… Мог ли я такую найти в Москве? Есенин сказал, в Москве три тысячи юбок, а любить некого. А я ли не разборчивее?
Пьём чай.
Галина берёт конфетку из проигранной вазы:
– Один грех вам отмолен.
Воспитание
Мы крепко спали, как вдруг послышались гармошка и подвизгивания приплясывающих загазованных баб.
Я встал посмотреть.
Оказалось, уже с копейками семь, хоть и было темно. Будильник нагло спал в шкафу. Только что без храпа.
Никак не проснётся и юная жёнушка. С бани спится.
– Волосы промылись, – не открывая глаз, говорит она.
– Ты их красила?
– Нет.
– Может, мысленно.
Она ест кашу гурьевскую стоя.
– Села бы.
– За пропуск сегодня ещё насижусь… А мужчины с годами старше становятся?
– Сильнее! В молодости я носил по три пуда, а сейчас я в состоянии поднять вас и кой куда отнести, до дивана, например.
В субботу она замочила две простыни. Хотела постирать вчера. Некогда. Встали в четыре дня. Уже темнело. И тут опять надо ложиться. Ламбада зовёт!
Сегодня Галинка сказала:
– Ты их не трогай. Придём, вместе постираем.
Не стерпел я. Постирал один. Сохнут.
Весь день ничего не ел, если не считать, что испил ушицы со вчерашних пельменей. Встал из-за письменного стола и меня так качнуло, что я чуть не рухнул. Я тут же дунул в гастроном за продуктами, спотыкаясь и едва не падая на мокрой гололёдке.
Лупит дождь. Сырь кругом препасквильная.
По пути в магазин я сочинил лозунг жене, тем паче она мечтала. Пускай каждый из нас повесит на кухне своё любимое изречение. Я повешу такое:
МУЖА, РАВНО И ОСЛА, ВЕЗУЩЕГО ТЕБЯ В РАЙ РАДОСТИ И ЛЮБВИ, ПОГОНЯЙ КОРМЁЖКОЙ.
В магазине я взял последние двадцать семь яиц по девяносто копеек за десяток. Счастливый лечу к телефону. А темно. Помёл напрямик по воде. Зачерпнул в ботинки.
Хотел позвонить Гале – придётся бежать переобуваться.
На вылете из магазина авоськой с яйцами столкнулся с одной кувалдой. Думал, все побил. Одно раскололось. Но не вытекло. Пустил на пироги.
Назидание я написал молодой жёнушке, да выполнять всё равно придётся самому, потому я сразу и кинься готовить тесто.
Сушу ботинки и носки.
Надо бы позвонить своей даме.
Однако на угол к автомату босиком не побежишь. Как она там? Обошлось ли?
Наконец она пришла.
– На эшафот таскали?
– Если б потащили, не увидел бы. Пришло начальство. Головань с грозным видом: «Где пропуск?» – «Нету нигде… Потеряла. По вашему ж звонку впустили на работу… Надо подать заявку». – «Схлопочешь выговор». – «Ну и ладно». Перелётов: «Кликнем собрание и тебя хорошенько пропесочим». Через час сам Перелётов принёс кусок бумаженции с набросанным черновичком протокола: «Напишите таким образом, как на черновике». Я села, переписала. Слушали… Решили… Постановили… Даже написали: присутствовало тридцать восемь человек. Всего же в бухгалтерии шестьдесят. Объяснительную написала ещё одному дядьке, замдиру по режиму. Завтра всё отнесу в бюро пропусков.
Галина чистит картошку:
– В мойке паук – весточка будет.
– Посмотрим. Люба Цыкина ликовала?
– А! Её забрали в другое отделение бухгалтерии. Приходят девчонки оттуда. Спрашивают, как она работала. «Она у нас ничего не делала». – «А у нас пашет как пчёлка. Хоботка не подымает». У них работы… Там она учиться не будет. А то у нас… Люди остаются на вечер – она сидит в рабочее время и делает чертежи. Готовится к сессии. Заочница ж при институте нашем! У неё три цеха было. Самые большие два – сорок первый и сорок второй – взяла я. Помимо них я вела ещё шестой. У меня с первого раза пошло чудесно. И лицевой счёт, и сводная – всё сразу пошло. На нашем языке означает, все итоги сходятся, что записаны в нашей тетради. Ей неделю надо – я за полдня всё сделала.
– Молоточек, Галина Васильевна!
Галинка навестила ванную. Увидела развешанные выстиранные простыни, поцеловала меня в ухо:
– Спасибо за простынки.
В лёгкой одёжке месит тесто для пирогов.
– Слишком много теста.
– Это хорошо. Ешь и радуешься!
Я порезал все яблоки на начинку, оставил одно самое лучшее. Она хнычет под маленькую девочку. Берёт яблоко из пластмассовой тарелки:
– Зачем оставил тыблочко-сиротинку? Убивал бы всех.
– Для Вас оставил, Радушка.