Репрессированный ещё до зачатия

– Перестанет… Люди всегда выходят по утрам в одно и то же время. Каждое утро я за углом дома встречаюсь с усатым парнем. Встретимся и разойдёмся, как в море две селёдки. Он сюда, я туда пробегу…

– Смотри мне, усатый… Мало тебе одного усатого? – твёрдо пожал я ей локоток.

– Только без рук.

– Как же без рук? Я не инвалид. Прав Чарльз Дарвин: «Вся наша жизнь – борьба». Как я буду бороться без рук?

Вечером я снова приехал к проходной её встретить.

Она спустилась, пробила сверхурочное время на карточке, но не выходит. Забыла пропуск!

Побежала назад – ничего.

Вернулась с каким-то патлатым малым в помятой шляпе и с помятой репой. Ещё порылась в своей сумочке – не нашла. Снова увеялась с тем малым куда-то.

Бегали с полчаса.

Наконец, они вышли. Он сказал до свидания, сказала и она до свидания и подошла ко мне.

Идём молча.

– Кто это был?

– Слава…

Кровь ударила мне в лицо. Тот самый Слава, имя которого я объявил как ругательное, и потребовал, чтоб она, всё восторгавшаяся им, никогда не произносила этого имени. И вот я слышу его снова!

На нервах молчу.

Она:

– Ты чего молчишь?

– Жду, когда расскажешь, чего этот пятак с тобой бегал.

– Никого другого не было… Я тут не знаю ничего…

– Будто он потерял, а не ты…

– Мы вместе работаем…

Она приотстаёт на «Электродной». Я назло рванул быстрей.

Она догоняет:

– А ну!.. А ну!.. Ты чего такой? Сказал бы хоть слово в утешение…

В трамвае я всё молчу. Она плачет.

– Где у тебя был пропуск?

– В сумочке.

– Дай посмотрю её. Может, впопыхах не так внимательно посмотрела…

Всё перерыл – нету!

– Вместо того чтоб утешить… Ты как прокурор…

– Жаль, что я один прокурор. Я утешай. А ты по-прежнему будешь терять? Надо быть самой к себе прокурором. Тогда не придётся плакать. Ты хоть сказала начальству, что на работе потеряла?

– Писала объяснительную…

– А что это у тебя в сумочке за деньги?

– А те… За платок… Я ещё не вернула.

– И таскаешь в сумочке? Святая душа уволокла пропуск. Не нужны ей твои башли. А предприятие ваше закрытое. Есть над чем подумать… В твоей сумке ералаш, как в дурной мякинной бестолковке.[167] Надо мне ревизию провести… Зачем-то квадратный тюбик туши для ресниц… Я ж тебе два польских кружочка теней для век подарил. Зачем-то ещё?

– Это разные.

Дома я сел за дневник.

Она переоделась и спрашивает:

– Тебе что готовить?

– Мне ничего не надо.

И отбыла из кухни в неизвестном направлении.

Выхожу. Сидит в халате на диване с чужим лицом:

– Чего есть будешь? – буркнула она.

– Ты чего дуешься?

– Это я б хотела знать, чего ты дуешься…

– Ну, чего сидеть? Чем без дела сидеть, лучше попусту ходить… Иди ложись спать, а я посижу за машинкой.

– Что это тебе вдруг понадобилось работать?

– Скажи, а чего этот Славуня с тобой летал? Мы с тобой уже говорили на эту тему.

– Чего ты хочешь от меня?

– Ответа.

– Ты видел… Девчонки все ушли. Никого не было…

Меня этот ответ ни в коей мере не успокоил. Девчонки ушли, зато дорогой Славусечка остался!

– Ну ты чего сидишь? – говорю я.

– А я что, тебе мешаю?

– У тебя в сумке бардачино. Устрою-ка я мини-ревизию. Там лишнего хлама…

– Не надо ревизию! – подняла она руку. – Я у тебя не роюсь… И не надо говорить со мной прокурорским тоном, незагорелый Отелло.

Я шлёпаю за новым листом в комнату. (Бумага на гардеробчике.) Возвращаюсь на кухню с чистым листом – сзади сильный толчок, я чуть не лечу на пол. Лист выпал из руки, спикировал к её ногам.

– Машинка, – на срыве крикнула Галина, – ему заменила меня! Разобью!

– Гражданочка! Девушка! Это матценность!.. Что ты разбуянилась. Попридержи свои разбойничьи замашки. С эмоциями вы, гражданочка, работаете хуже табуретки.

– Иди и садись, – подталкивает она меня к дивану, и в довесок я получаю подушкой по спине.

Мы сели.

– В таких вещах я тебе не союзник, – читаю я ей молитву. – Видите, ей тяжело. Пожалейте! Нет! Жалеть в разгильдяйстве не буду. Из малого разгильдяйства рождается большое. Я был в таких переплётах и по своему разгильдяйству посеял триста рэ. В общежитии тяпнули. Зачем тебе повторять моё? Ты не в деревне. Здесь тебя целуют. А под случай походя сорвут башню. Видишь, вроде кругом друзья… В понедельник проведи собрание… Украли пропуск. Пускай знают, кто рядом.

– Районного прокурора приглашать?

– Обязательно! Всё б ты скакала по жизни, как малявочка. Вам же начислять зарплату. Ты пойдёшь завтра?

– Нет. В бюро пропусков сказали, без пропуска не пустят.

– Как суббота, так у тебя фокусы.

– Вот-вот! Я этого ждала.

Я подметил уже что-то наподобие закономерности. Чаще наши редкие схлёстки выбегали или в канун субботы и тогда пропадал выходной, или в саму субботу. Неужели суббота – день открытых выяснений отношений?

Я хочу сесть за машинку – Галина не пускает.

– Ревнуешь к машинке? Не бойся. С нею ничего не станется.

– Кто знает. С нею – нет. А с тобой? У меня башня скрипит, буксы клинит. Вся голова трещит. Вот такая пухлая! Лучше б со мной поговорил, чем… – злобный взгляд на машинку.