Репрессированный ещё до зачатия

– Сегодня уже вечером встречает меня Головань и говорит: «Приятно видеть вашу фотографию в газете». Я не спросила в какой. Спрошу завтра. Я ждала, когда он выйдет назад. Заработалась и проворонила.

– А мы вам «Маску» купили, чтоб вы нас не лупили… Твои любимые конфетулечки… Последний кулёк купил. Триста грамм…

Мы ели тушёную картошку. Галинка рассыпала соль.

– Наконец-то есть возможность поругаться! – потёр я ладошки. – Зря рассыпала соль, что ли? А то в тоске сидишь один с бумагами сутками…

– С кем, с кем? С утками и курами?

– Озороватушка, не перекручивай… Ну, говори мне что-нибудь. Я обязательно обвиню тебя. Ведь жена на то и даётся, чтоб всё на неё сваливать.

– Соль рассыпалась… Я её собрала и выбросила. Ничего не будет!

И, правда, ничего не было. Хорошо-то что!

– Ты мне ничего не говори. А то я снова стану записывать.

– Молчу. Меня не будет на будущую всю пятилетку.

Молодая красивая жена – разве это праздник лишь на один день?

Это праздник до заступа. До последнего взгляда!

27 октября 1976. Среда.

И нас никто не увидит…

Ещё рано. Там ещё скребут!

– Радушка, дворничиха может начать скрести и в два дня. Мне снилось, что мне давали новую квартиру. Первый этаж… Пол прогорелый, посреди разводили костёр. Обуглившиеся чурки валялись прямо на земле… Мне не хочется тебя отпускать. Вся моя жизнь в последние дни – из одних ожиданий. Я только жду тебя… Нести бигудёшки?

– Они хорошо вскипятились?

– Одна даже расплавилась.

Я помогаю ей крутиться, подаю бигуди:

– Подумать, полгода живу с женой.

– И сто лет без жены. Почему ты так долго жил без жены?

– Я её искал… Сначала ждал, когда родится, потом – где выплывет…

– Спасибо, гражданинчик мой… Ты не видел, здесь, на кухне, майка не пробегала?

– Она бросилась в окно.

Я развожу блины.

Сегодня на завтрак моей гражданке блины со сметаной.

Первый же блин тоненький. В весёлых дырочках.

– Галь, ты чего ешь стоя?

– Так больше войдёт. И добавушки просить не надо… Вспомнила. Мне снилось, что Капа показала платок одной женщине в старом платке и говорит: «Разве у вас платок? Вот платок!» – и развернула наш. Потрогала платок у той женщины. Мягкий, а наш жёсткий. Плохой.

По радио сказали, что началось строительство первой станции метро «Марксистская» на линии Таганская – Новогероиново.[166]

– Во! – вскинул я руку. – В Гае услышали!

– Интересно, поезд метро до нас будет меньше идти, чем трамвай?

– Конечно! Все трамваи ходят, как женщины по жизни. Зигзагами.

– Ударила б. Но за блинами некогда. У, какой мужчинчик прямой! Я уже наелась. Фу, да я не дойду нидокуда.

Поддерживая руками живот, она подходит к окну.

– Я так много наелась… Прям дышать не могу!

Галина открывает окно, размахивает какой то тряпицей.

Выгоняет духоту:

– Кшы, кшы отсюда!

Я позвонил ей по 176-24-96:

– Мадам! Вы собираетесь сегодня навещать свой дом?

– Несомненно.

– Во сколько? Я приеду тебя встретить. А то мало ли… Привяжется ещё кто к молодой жане.

– Приезжай к восьми.

– Служу Отечеству!

Я помыл два яблока. Свезу ей подкрепиться. Проветрюсь и сам заодно. Два ж дня сижу за машинкой без выхода с кухни.

Вручаю ей яблоки и говорю:

– Галина Васильевна! Это вам от мужчины из квартиры тринадцать.

Она легонько поклонилась, приняла яблоки и положила в сумочку.

Домой мы шли пешком.

– Галя, когда у вас будут билеты в цирк или на экскурсию во МХАТ на Тверском? Видишь ты хорошо, а я в очках тоже, бери на последние ряды. Во-первых, это дешёво. А во-вторых, именно для нас будут играть. Обычно артисты орут, чтоб слышали задние. И дешёво, и сердито. Сидим на задах, а именно для нас и стараются. А сядь впереди – они кричать будут уже не для нас.

Мы брели полтора часа. Сэкономили шесть трамвайных коп. Их я завтра отнесу в сберкассу, положу на книжку. Открою новый счёт «Не забывай жену-у-у-у-у-у!».

Мы шли и говорили о том, что думать опасно.

– Задумаешься и страшно, – сказала Галинка. – Вот звезда… Свет от неё до-олго идёт. Может, её уже и нет, а свет всё идёт. От Марса идёт три с половиной миллиарда лет!

– А нас не станет – никто уже нас не увидит…

– Гля, гля! Во-он за домом лунёшка!

– Скобка молодого месяца… Новолуние… У нас осталось семнадцать рублей. Давай три дня до конца месяца проживём на два рэ?

– Давай, – кивнул я и грустно запел:

– Трещит на улице мороз,
Снежинки белые летают.
Замёрзли уши, мёрзнет нос…
Замёрзло всё. А деньги – тают.

28 октября 1976. Четверг.

Пропуск

У Галинки волосы схвачены булавкой на затылке.

– Как тебе хорошо!

Она запрокинула голову. Прикладывает холодную мокрую руку к носу: у неё идёт кровь.

Я кладу ей в красную сумку два яблока – там лежат два вчерашних.

– Ты почему не съела?

– Заработалась. Забыла.

Кладу ей рубль в кошелёчек. Там много монетушек. Всё двадцатки.

– Это мне вчера из халата отдали. Халат вроде не мой…

– А денежки наши?

– Рубль не клади. На что будешь покупать? Мы ж решили три дня прожить на два рубля.

– Ну мало ли что мы решили? Ешь хорошо. У тебя вон кровь носом бежит…