Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса

После приезда Коненковых во Владивосток советские власти оплатили и расходы, связанные с их переездом в Москву. Причина такой щедрости была в особой благодарности за выполненное задание. Тайну объясняет небольшой абзац из книги главы 4-го Главного управления НКВД СССР Павла Судоплатова, посвященный супруге скульптора Маргарите Ивановне: «Жена известного скульптора Коненкова, наш проверенный агент, действовавшая под руководством Лизы Зарубиной, сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне. Она сумела очаровать ближайшее окружение Оппенгеймера. После того как Оппенгеймер прервал связи с американской компартией, Коненкова под руководством Лизы Зарубиной и сотрудника нашей резидентуры Пастельняка (“Лука”) постоянно влияла на Оппенгеймера и еще ранее уговорила его взять на работу специалистов, известных своими левыми убеждениями…»[1286] Прекрасная женщина работала очень эффективно – сохранились стихотворения, которые писал ей влюбленный Эйнштейн… А сам Коненков не менее эффективно посылал Сталину письма с апокалиптическими пророчествами[1287] и так же, как и Рерих, был вождем религиозной секты. Она называлась «Ученики Христа».

После Второй мировой войны и уже даже после получения Индией независимости, когда все те британские тени, что следили за его домом в Кулу, навсегда развеялись, Рерих стал получать новые письма от Грабаря. Тот уверял: «Все мы пристально следим за Твоими успехами на чужбине, веря, что когда-то Ты снова вернешься в нашу среду»[1288].

Теперь Рериха действительно хотят видеть в Москве. Но тревогу порождают подозрения. Они связаны с судьбой его прежних сотрудников и друзей, канувших в неизвестность там, внутри границ СССР.

Видимо, именно от одного из них непонятно какими путями приходит таинственное письмо из Нарыма, города в Томской области, одного из центров советской политической ссылки. Текста этого письма у нас нет, но примерное представление о его содержании можно получить по реакции художника. Вот что пишет Рерих: «А тут пришло письмо из Нарымского края. Шло оно четыре месяца и прошло русскую, иранскую, британскую цензуру. Грустное письмо. Если оно могло протолкнуться через все препоны, то почему всякие другие письма исчезают?»[1289]

Рерих не раскрывает, кто отправитель этого письма, чей причудливый маршрут поражает. Возможно, это было послание, которое удалось отправить тайно, пусть и обычной почтой, но через третьи адреса. Получение подобного предупреждения в идиллическом доме в Кулу в гималайских предгорьях, где поют цикады, цветут яблони и благоухают чайные плантации, вселяло тревогу.

Нужно ли было Рериху, его жене и сыну Юрию на самом деле возвращаться в Россию? Этот вопрос волновал художника, но ответить на него он не мог. Ему даже казалось, что важное письмо 1938 года, адресованное вождям СССР, так и не попало в Москву. Вот почему он так заинтересованно выспрашивает у своих сотрудников АРКА[1290]:

«Получил ли Молотов в свое время мое письмо, посланное через Парижское полпредство? Шклявер передал его. У Вас могут спрашивать, и потому не мешает освежить память»[1291].

В этом состоянии, уже понимая, что его дни, возможно, сочтены, что болезнь уже не победить, 26 октября 1947 года Рерих пишет письмо на имя Молотова. Это – попытка объясниться, желание получить хоть какой-то вразумительный ответ. Поэтому это еще и предсмертное откровение, лишенное подсказок махатм, оккультных рюшей и патетических чревовещаний у врат мавзолея…

«Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович.

От Гималаев приносим искреннее приветствие Вам и всем народам всесоюзным. Уже в 1938 году через Посольство в Париже я писал Вам об окончании работ нашей Азиатской экспедиции и о нашем стремлении приобщиться к всенародному строительству на нашей любимой Родине. Конечно, тогда почтовые сношения еще не были вполне установлены, и не знаю, дошло ли письмо.

Кратко скажу даты за последнее тридцатилетие. В декабре 1916 года вследствие моей болезни мы выехали в Финляндию, не прерывая сотрудничества с А. М. Горьким и бывая в Ленинграде. Затем в силу перерыва сообщений с Родиной создавалась идея выставок во Славу Русскую – в Финляндии, Швеции, Англии, Америке»[1292].

В преамбуле письма, как мы видим, Рерих окончательно формирует семейную легенду, с выездом в Финляндию еще до революции, представляя свою жизнь как исключительно художественную карьеру, опуская сотрудничество с колчаковской прессой и учреждениями армии генерала Юденича. Этой легенды в дальнейшем будут придерживаться его сыновья Юрий и Святослав. Далее Рерих переходит к основной интриге возвращения на Родину.

«В 1926 году летом мы – я, жена моя Елена Ивановна и сын Юрий – были в Москве и ближайше возобновили дружеские связи. Мы предполагали тогда же остаться на Родине, отставив идею Азиатской экспедиции. При этом наркоминдел Чичерин, наркомпрос Луначарский и Бокий посоветовали не отказываться от экспедиции – так мы и сделали, работая целый ряд лет в Монголии, Тибете, Индии и накопляя большой материал.