Пул решил принять указание правительства: у него в самом деле не оставалось иного выбора. Ему без труда удалось получить в Наркомате иностранных дел через коллег-нейтралов документы, необходимые для выезда через границу, при этом Пул не осмелился сообщить ВЧК о своих планах. Утром 18 сентября он заставил кухарку вынести его небольшую сумку с пожитками из осажденного здания, а затем, выйдя через парадный вход и дружески отдав честь молодому коммунисту, командовавшему отрядом охраны, исчез в городе. Забрав свою сумку в условленном месте, он направился через весь город к железнодорожному вокзалу и просидел там, затерявшись среди пассажиров, расположившихся, как всегда, табором на его скользких полах до вечернего поезда.
Прибыв в Петроград на следующий день, Пул отдался на милость норвежцев. Его разместили на ночь в старом здании американского посольства на Фурштатской, покинутом Фрэнсисом полгода назад. На следующее утро, 20 сентября, в сопровождении двух норвежцев – вице-консула и курьера – он отправился поездом к финской границе в Белоострове. Это было 20 сентября. Холодный осенний дождь заливал поросшие сосновым лесом пригороды с их длинными аллеями пустынных, заколоченных летних коттеджей. Высокопоставленный советский чиновник, к счастью, оказался тем, кого подкупили тысячей долларов за разрешение проехать первому поезду с американцами. Мы позволим Пулу самому рассказать обо всем:
«Российский офицер-пограничник и норвежский вице-консул, по-видимому, были хорошими друзьями. Они пошли в его кабинет и побеседовали. Я нетерпеливо расхаживал взад и вперед по платформе, глядя вниз через ручей и видя на другой стороне отделение финских солдат, обозначающих границу. Нетерпение мое возрастало, поэтому через некоторое время я ворвался в кабинет, где находились норвежец и русский, к явному раздражению русского, и проговорил: „Послушайте, вы сказали, что я могу идти. Что ж, я хочу пойти“.
Раздраженный офицер ответил, что у меня все в порядке, и мы спустились с холма под моросящим дождем. Он остановился в начале маленького моста, перекинутого через ручей, а я дошел до середины, где меня уже ожидал его финский коллега… Слава богу, что, когда я представился, офицер ответил: „Да, я жду вас, добро пожаловать в Финляндию“.
Я долгое время не мог спать из-за чекистов вокруг Генконсульства и, думаю, услышав слова финна, на несколько минут выпал из реальности. Помню только, что финский пограничник очень вежливо сказал: „Разве вы не хотите укрыться от дождя?“
Оглянувшись, я увидел, что мои норвежские друзья уже вернулись туда, откуда пришли. Так что, должно быть, я простоял на мосту, не осознавая происходящего, довольно долго. Поэтому зашел в маленькое укрытие, где собрались финские пограничники…»
Позже от норвежского курьера, оставшегося на советской пограничной станции, стало известно, что приказ об аресте Пула поступил к ответственному офицеру всего через десять минут после того, как он перешел границу.
Уордвелл и остальные члены миссии Красного Креста были теперь всеми, что осталось в Москве от официальной или полуофициальной американской группы[181]
. К 5 октября Эндрюс восстановился настолько, что его можно было перемещать, пусть даже и на носилках. В тот же день все отправились в Петроград, где произошла длительная задержка, и только 17 октября они поехали утренним поездом, как это сделал Пул месяцем ранее, к границе в Белоострове. В то утро небольшая группа Красного Креста насчитывала всего лишь четверых. В нее входили сам Уордвелл, Эндрюс (все еще на носилках), врач Красного Креста Дэвидсон и медсестра мисс Кинн (дочь шотландского пастора, получившая британское образование). Она оставалась там для ухода за Эндрюсом.На каждом конце маленького моста, по которому проехал Пул, теперь были установлены железные ворота – одни для финнов, другие для большевиков. На этот раз никаких трудностей с советским пограничным контролем не возникло: магическая аура Раймонда Робинса все еще благожелательно витала над миссией Красного Креста и ее отношениями с советскими властями. Уордвелл заплатил 600 рублей за то, чтобы багаж доставили до середины относительно небольшого моста, после чего советские ворота снова закрылись. С финской стороны появились крепкие финские пограничники, подняли носилки с Эндрюсом и исчезли вместе с ним и мисс Кин, заперев за собой ворота.
В течение полутора часов Уордвелл и Дэвидсон одиноко сидели на железнодорожных шпалах маленького моста (с которого теперь сняли рельсы), зажатые между двумя раздираемыми борьбой мирами мыслей и чувств, которых уже никто не смог бы удержать вместе.