Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Теперь уже большевистская ярость не знала границ, хотя и твердая рука самого Ленина временно отсутствовала. Оставшиеся испуганные и разъяренные большевики были предоставлены сами себе. Их широко развернутая кампания террора, жестокая, кровавая и неразборчивая, была еще неведома современному миру: чекисты, проявившие милосердие, сами подвергались расстрелу. Ужасающие результаты говорили сами за себя: в одном только Петрограде более 500 человек были расстреляны без предъявления обвинений. Они были казнены в течение двух дней после убийства Урицкого. Подобные «возмездия» происходили по всей России. Общественная атмосфера переполнялась рассказами о казнях, тюремных заключениях, пытках и прочем, слишком многие из которых оказывались правдой. Террор теперь, впервые после революции, стал повсеместным и безудержным – доминирующим элементом ситуации.

Этот новый шок не мог не сказаться на положении заложников союзников в России. На следующий день после одновременного убийства Урицкого и покушения на Ленина (31 августа) вооруженная группа взбудораженных коммунистов ворвалась в здание британского посольства в Петрограде, все еще занятое остатками британского персонала. Старший из британских чиновников, капитан Фрэнсис Н.А. Кроми, бывший помощник военно-морского атташе, попытался преградить им путь, но ему сказали, что, если не отойдет в сторону, его «пристрелят как собаку». Затем он сам открыл огонь и убил двоих злоумышленников, прежде чем погиб сам во время столкновения[179]. Остальных британцев посадили за решетку при самых ужасных обстоятельствах, сначала в штаб-квартире ЧК, затем в Петропавловской крепости.

Оставшиеся граждане Центральных держав в Москве претерпевали не меньшие потрясения. Локкарт был арестован в день убийства Кроми, провел ночь на Лубянке, где был вынужден пройти мучительную очную ставку с обреченной Дорой Каплан непосредственно перед ее казнью, правда, освобожден на следующее утро.

Потрясенные и охваченные ужасом от потока навалившихся событий, небольшие остатки официальных представителей союзников, все еще находившихся на свободе, собрались в тот день в помещении бывшего американского Генконсульства, где проживал Пул с присоединившимся Уордвеллом. Мрачно обсудив, что им следует делать, если окажутся в положении Кроми, они так и не пришли к согласию[180]. К этому времени маленькая группа была почти полностью изолирована. Как правило, они больше не контактировали с наркоматом, им было опасно видеться со своими русскими друзьями. Отрезанные, неосведомленные, окруженные самой угрожающей официальной враждебностью, они ожидали всего, что угодно. Находясь в полном смятении от происходящего, Пул направил через норвежцев сообщение в Госдепартамент, в котором излагалось ужасное положение не только умеренных русских, но и тех, кто просто дружески относится к делу союзников. Возможно, он полагал, что можно было бы добиться некоторого смягчения ситуации, если нейтральные правительства выразят публичный протест. «…Другой и по-настоящему эффективный курс – это быстрое военное наступление с севера. Наше нынешнее половинчатое действие в высшей степени жестоко: наша высадка вызвала у большевиков предсмертную агонию».

2 сентября Чичерин, докладывая ЦИК о состоянии советских внешних сношений, отметил ухудшение отношений с союзниками, повторив обычные тезисы об англо-французском подстрекательстве к Ярославскому восстанию и другим беспорядкам и объяснив причины интернирования британских и французских граждан. В этой связи он добавил, что советское отношение к американским гражданам было «совершенно иным», «…хотя правительство Соединенных Штатов также было вынуждено под давлением союзников согласиться на участие в интервенции, пока только формально, и его решение не рассматривается нами как бесповоротное».

Это мягкое заявление отражало собственное мнение Чичерина, которое не совпадало с настроениями ЧК и советского чиновничества в целом, перед лицом которых положение оставшихся американцев теперь стало шатким и крайне неприятным.

4 сентября Локкарт был снова арестован – на этот раз на много недель. К этому времени атмосфера слухов и домыслов снова переполнилась рассказами и свидетельствами резни и ужаса. Пул, потрясенный теперь до отчаяния, в тот же день написал письмо Чичерину, тщетно протестуя против террора. «Мне невозможно поверить, – писал Пул, – что вы одобряете безумство, в которое сейчас погрузилось большевистское правительство. Ваше дело шатается на грани полного морального банкротства… Вы должны немедленно прекратить варварское угнетение своего собственного народа».

Несколько дней спустя (8 сентября) последовало аналогичное письмо от Уордвелла, в котором говорилось, что Американский Красный Крест – «ассоциация, целью которой является облегчение человеческих страданий» – не мог допустить, чтобы эта «неоправданная бойня прошла незамеченной во имя простейших принципов гуманности и справедливости, которые должны лежать в основе любой формы правления, стоящей на защите наилучших народных интересов».