Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Фрэнсис оставил в Вологде третьего секретаря посольства, молодого Нормана Армора. Он охранял старое здание клуба, присматривал за немногими оставшимися американскими гражданами и при необходимости мог служить каналом связи с Пулом. 1 августа Кедров сообщил Армору, что в Вологде становится небезопасно и тот должен немедленно выехать в Москву. Комиссар указал, что специальный поезд для всего оставшегося персонала союзников будет готов следующим вечером. Надо ли говорить, что это сообщение носило совершенно безапелляционный характер и в серьезности намерений Кедрова не было никаких сомнений. Тем не менее Армор решил садиться в поезд только под конвоем. Весь день 2-го числа он провел за сожжением оставшихся официальных документов, сохранив лишь при этом две громоздкие старые книги кодов, которыми тогда пользовались. Затем он устроился ожидать советских властей, которые, как он знал, придут его выселять.

Ближе к полуночи, осматривая пустое помещение, он обнаружил, что кто-то оставил в углу старый цилиндр. В качестве прощального «выстрела» Армор положил старый головной убор в пустой сейф, покрутил циферблаты с комбинациями, а затем запечатал его как можно более внушительно, придав самый что ни на есть официально-бюрократический вид. Позже он слышал, что коммунистические медвежатники работали пять часов, пытаясь вскрыть это посольское хранилище документов, и в конце концов его взорвали.

Как и следовало ожидать, ночью появились представители власти, приведя с собой тридцать или сорок вооруженных людей с винтовками. Армора и других оставшихся граждан союзников провели к станции, посадили в поезд и под усиленной охраной вынудили пережить целую одиссею продолжительностью несколько дней, прежде чем эшелон прибыл в Москву. По пути Армор и американские попутчики, теперь уже не уверенные в том, будут ли когда-нибудь вообще освобождены, в течение многих часов сжигали оставшиеся две тяжелые книги с кодами, страницу за страницей, в маленькой самоварной трубе в конце вагона, в то время как британские и французские друзья стояли «на стреме», предупреждая о любом приближении коммунистов. Наконец, 8 августа вологодские американцы присоединились к московским соотечественникам.

Прошло еще три недели, прежде чем американский контингент смог покинуть Москву. Финская граница в конечном счете оставалась единственным возможным «окном» для выезда. Это означало необходимость получения пропусков от немцев и финнов через нейтралов. Небольшая группа союзных чиновников, постепенно изолировавшись, начала чувствовать крайнюю враждебность со стороны советского чиновничества. Неоднократно жилища внезапно «реквизировались», и их отправляли искать другое прибежище. К Уордвеллу, все купавшемуся в ощутимом тепле репутации Робинса, относились сравнительно неплохо (хотя и его также по крайней мере один раз выселяли из дома), и он с пользой применял собственное положение и свободу. Он ежедневно посещал заключенных французов и англичан, заботился об их нуждах, принимал весточки на волю и неоднократно ходатайствовал перед советскими властями о скорейшем освобождении коллег и союзников.

Отношение официальных лиц альянса к происходящему отличалось в зависимости от политических взглядов и предварительной осведомленности о намерениях, но было и то, что их объединяло: никто не чувствовал себя счастливым. Даже те, кто выступал за вмешательство, казались шокированными той легкомысленной манерой, в которой была предпринята эта акция. Однажды Локкарт, зайдя к Карахану, обнаружил, что лицо последнего озарено улыбкой: в Кремле только что узнали, что общая численность высадившейся в Архангельске экспедиции составляла всего несколько сотен человек. Локкарт был ошеломлен этой новостью. После долгих раздумий он все-таки предпочел вмешательство, но только достаточными силами. Как и другие московские заложники, Локкарт осознал, что в противном случае интервенция будет иметь катастрофические последствия для престижа союзников в советской столице. «Это был промах, – отмечал Локкарт в своих воспоминаниях, – сравнимый с худшими ошибками Крымской войны… Он породил надежды, которым не удалось осуществиться. Это усилило гражданскую войну и отправило на смерть тысячи россиян. В косвенной форме такой подход ответствен за последующий Большой террор. Прямой результат такого вмешательства обеспечил большевикам дешевую победу, придал им новую уверенность и превратил их в сильный и безжалостный организм».