Записка Пула не получила официального внимания. Маловероятно, что Чичерин понимал мотивы консула. Впоследствии Чичерин сказал кому-то, вспоминал позже Пул, что «он не понял, почему я написал ему эту вызывающую записку. Он мог только предположить, что я надеялся на какие-то ответные меры, возможно, на свой арест, полагая… что это ускорит серьезное вмешательство Соединенных Штатов».
Уордвеллу же Чичерин действительно ответил несколько дней спустя (11 сентября). Это было длинное и страстное письмо, в котором Американский Красный Крест обвинялся в безразличии к жестокостям, совершаемым врагами большевизма. «В страсти борьбы, раздирающей весь наш народ, – писал Чичерин, – разве вы не видите невыразимых на протяжении поколений страданий всех безвестных миллионов, которые веками были безмолвны и чье концентрированное отчаяние и ярость наконец вырвались наружу?.. Разве вы не видите красоты героизма рабочего класса, растоптанного ногами всех, кто до сих пор был выше его, а теперь поднимающегося в ярости, страстной преданности и энтузиазме, чтобы воссоздать весь мир и всю жизнь человечества?»
Бедный Чичерин! Среди всех индивидуальных революционных порывов того раннего времени не было ни одного более чистого и бескорыстного, чем у него, и никому не было суждено испытать столь горького разочарования.
6 сентября, через два дня после того, как Локкарта арестовали вторично, были отданы приказы об аресте оставшихся официальных лиц союзников, кроме американцев. Генерал Лаверн, генконсул Франции Гренар и ряд других лиц встречались с Пулом в здании бывшего консульства США (рядом с англиканской церковью в Брюсовом переулке), когда агенты ЧК приступили к выполнению своего задания. Не желая вторгаться в американское здание, находящееся под официальной защитой Норвегии, наряд чекистов ожидал на улице за воротами, надеясь взять официальных лиц союзников под стражу на выходе. Увидев, что происходит, Пул выбежал следом и буквально затащил коллег обратно через ворота, запретив чекистам входить в помещение. Понимая правомерность запрета, они окружили здание постоянной вооруженной охраной, отключили воду и электричество и приступили к осаде. Вход и выход был разрешен только Пулу и его повару.
Осада продолжалась около двух недель. Чекистам было невдомек, что подвал здания использовался в качестве хранилища оставшихся припасов Американского Красного Креста. Это обстоятельство значительно упростило продовольственную проблему, а из единственного водопроводного крана в подвале по какой-то необъяснимой причине продолжала течь вода. Осажденные продолжали водить чекистов за нос, демонстративно вытаскивая во двор баки для сбора дождевой воды всякий раз, когда небеса оказывались достаточно любезны, чтобы ее предоставить.
После недели бесплодных попыток добиться прекращения осады Пул предпринял поездку в Петроград, чтобы заручиться помощью норвежцев, представители которых оставались в этом городе. После его возвращения 15 сентября ситуация ухудшилась. Погода становилась холодной и промозглой, а охранники, которым надоело зябкое и мокрое дежурство, бросали горькие взгляды на дом и бормотали, что пришло время ворваться вовнутрь и покончить с этим делом. В том, что они вполне способны это сделать, сомневаться не приходилось. Более того, новости об американском участии в двух интервенциях наконец достигли Москвы, и острие советской враждебности впервые в полной мере обратилось против американцев. 17-го числа весь оставшийся персонал YMCA во главе с Полом Андерсоном был арестован. Становилось ясно, что часы свободы Пула сочтены.
Именно при таких обстоятельствах Пул получил от Чичерина инструкцию, адресованную ему правительством Соединенных Штатов. Посольство в Париже, не зная другого способа передать это сообщение Пулу, предусмотрительно передало его по радио, а советские наблюдатели не поленились перехватить. Инструкция категорически предписывала Пулу немедленно уходить любым возможным маршрутом. Несомненно, что со стороны Чичерина это был жест доброй воли по отношению к генконсулу.
Пул теперь был полностью изолирован. Почти все его друзья-союзники были арестованы или содержались под стражей, но генконсул уже ничем не мог им помочь. У Пула не оставалось ни штата, ни помощника, ни доступа к властям, ни престижа, а ЧК был совершенно неподконтролен наркомату иностранных дел. Терпение чекистов по отношению к Пулу явно находилось на исходе, на что прозрачно намекал дружеский поступок Чичерина.