Реставратор. Месть длиною в двести лет

Николай в поле зрения больше не появлялся. Никто по парку не шастал. По Дворцу тоже. Ни тебе приведений, ни жутких стуков и звуков. И вдруг, в середине сентября, среди ночи заворчал Мэл, обычно спавший развалившись рядом с Адой на ее кровати, способной вместить небольшой продуктовый киоск. Только в самую жару он укладывался на прохладный мраморный пол, но комнаты Ады не покидал. Комната была на первом этаже и высокое окно закрывала ажурная решетка, тем не менее бывшая из качественной стали. Ада тихонько подошла к окну и, не отдергивая плотной гардины, посмотрела в щелку между этой самой гардиной и стеной. Рядом возник Мэл и, тихонько подсунув нос под гардину, тоже выглянул наружу. Тихонько рыкнул, как выругался. По гравийной дороге в сторону спуска к морю уходила странная фигура, похожая на закованного в доспехи рыцаря. Ада еще удивилась, почему не слышно скрипа доспехов и хруста гравия под ногами. Посмотрела на ноги человека, обутые в рыцарские железные сапоги. Узкие в ступне, с вытянутыми носками они как нельзя лучше подходили к тем следам, которые они видели зимой на снегу.

Странная фигура почти поравнялась с началом тропинки, ведущей к морю. Вдруг ее очертания задрожали, расплылись и она буквально растаяла в воздухе.

— Странный, однако, здесь садовник, — пробормотала Ада. Неожиданно в ее голове прозвучал приятный мужской голос:

— Это, не садовник. Это — хуже.

Женщина покрутила головой, позвала: — Николай, это вы? тишина. Ада посмотрела на снова разлегшегося на кровати Мэла: — Это, ты, со мной разговариваешь? — пес удивленно приподнял пушистую белую бровь, — ну, да. Совсем доработалась. Говорящие собаки мерещатся, — пробормотала Ада и бросила взгляд на будильник. Три часа ночи. Забралась под толстую махровую простыню, улеглась поближе к Мэлу и неожиданно для себя почти сразу же заснула. Утром долго сидела на кровати, пытаясь прийти в себя от увиденного сна. Или видения. Или чьих-то воспоминаний.

Большая комната с высоким окном заваленная какими-то коробками, мешками. Посередине стоит огромный стол, заставленный колбами и ретортами. Среди них лежат несколько толстых раскрытых книг. На макушке человеческого черепа прилеплена толстая свеча, горящая ярким светом. На мужчине одежда старинного покроя. Сам мужчина лет сорока пяти, с курчавой черной с проседью бородой, кустистыми бровями и черными глубоко посаженными глазами был классической иллюстрацией мага, алхимика или сумасшедшего ученого. На углу стола стоял ряд маленьких стеклянных баночек, показавшихся странно знакомыми. Лежали кисти и круг для смешивания красок. Около окна стояло несколько мольбертов с заготовленными холстами. Мужчина листал книги, что-то смешивал, подогревал в колбах и опять смешивал. Записывал результат в толстую книгу, лежащую около жутковатого подсвечника. Вот мужчина забормотал себе под нос, схватил перо, окунул в чернильницу и начал быстро писать в книге, загибая на левой руке пальцы. Воскликнул: — Получилось! Теперь, мы еще посмотрим, как ты, меня найдешь! — подбежал к первому холсту, схватил круг, кисть и начал выливать из баночек краски разных цветов, смешивать их и очень быстро рисовать.

Сначала контуры фигуры, потом все точнее и точнее прорисовывая детали. И вот на картине появилось изображение очень похожее на него самого. Маг-алхимик-художник, или кем он там был, что-то быстро забормотал, взял со стола самую большую бутылку, окунул в широкое горлышко чистую кисть и резкими широкими мазками начал наносить на рисунок прозрачную и слегка поблескивающую в свете свечи, жидкость. Вдруг внешность мужчины начала неуловимым образом меняться. Стал ровнее нос, светлее волосы и из них исчезла седина, глаза немного посветлели, кожа лица стала глаже, и он стал выглядеть лет на двадцать моложе. Художник крикнул: — Я еще потанцую на своих похоронах, — и расхохотался безумным смехом. На этом все расплылось и Ада проснулась, нервно нашаривая теплый бок лежавшего рядом пса.

— Мэл, пошли на кухню. Мне нужно выпить. Я так скоро в Петровича превращусь. Ты, только послушай, какая белиберда мне приснилась! — Ада, как была в ночной рубашке с розовыми зайчиками, пошлепала на кухню к монструозному холодильнику. Внутри на двери был отсек, в котором рядочком стояли баночки с пивом. Открыла одну, села на стул и выпила залпом почти половину. Слегка полегчало. Достала кусок разморозившегося за ночь мяса и положила перед Мэлом: — Ешь, тут столько, что нам на две жизни хватит. Сегодня я не рисую. Пойдем на пляж. Мне нужно прийти в себя.

«Прийти в себя» растянулось на пару дней. Потом ночной кошмар потихоньку отошел на задворки сознания и Ада закончила восстанавливать портреты мужчин.