Крах неолиберальной модели в 1998 г. поставил страну перед необходимостью начинать процесс экономических реформ как бы заново, только в значительно худших условиях. Несмотря на призывы средств массовой информации по второму разу пройти весь курс шоковой терапии и либерализации по рецептам Международного валютного фонда, совершенно очевидно, что политические силы, пытающиеся вести страну в этом направлении, были полностью деморализованы, а их социальная база подорвана. Кризис 1998 г. разорил средние слои, а олигархов поставил на грань финансового краха. Единственным реальным выходом оставалась политика, нацеленная на возрождение промышленности, а единственной силой, способной ее проводить — государство.
Удешевление рубля в принципе создало более благоприятные возможности для отечественного производства. И в самом деле, предприятия неожиданно обнаружили, что их товары, которые еще вчера были никому не нужны, за два-три дня вдруг сделались невероятно конкурентоспособными. Импорт упал и российская промышленность без боя завоевала новые рынки. Падение импорта улучшило торговый баланс, что в принципе должно было содействовать стабилизации российской валюты. Но предприятия были обескровлены многолетним отсутствием инвестиций, уходом квалифицированных кадров. Хозяйственные связи между регионами были разрушены. Аналогичным было и положение на селе. Крупный рогатый скот был давно забит, поля заросли сорняками, техника развалилась. В итоге не удавалось наращивать производство даже тогда, когда на товар был бешеный спрос.
Спасти ситуацию могло только вмешательство государства. Промышленности требовались крупные общественные инвестиции для модернизации и завоевания рынков. Огромный технологический потенциал военно-промышленного сектора все еще мог быть использован для мирных целей, но лишь при условии, что средства, поступающие от продажи нефти и газа, стали бы направляться на конверсию. Для наведения порядка требовалась жесткая борьба с коррупцией и четкое выполнение принимаемых решений. Без контроля над капиталовложениями обеспечить все это было невозможно, а без устранения со сцены олигархов и национализации их собственности не могло быть и контроля за капиталовложениями.
Правительство Евгения Примакова, первоначально возникшее как компромисс между коммунистами и парламентским правым центром, быстро превратилось в правительство левого центра. Правые политики либо покинули его, либо оказались подчинены представителям левых — вице-премьеру Юрию Маслюкову и главе Центробанка Виктору Геращенко. В то же время и по отношению к руководству компартии правительство все больше выступало как самостоятельная сила. Руководство КПРФ, имея большинство в парламенте, дискредитировало себя непоследовательностью, соглашательством и своими попытками прикрыть отсутствие принципиального курса националистической риторикой. Большинство населения, возмущенное результатами правления неолибералов и не доверяющее коммунистам, возлагало надежды на кабинет Примакова. Рейтинг премьера стал стремительно расти. Другой вопрос, могло ли правительство эти надежды оправдать? Официальными целями правительства были объявлены «поддержка населения, социальная переориентация рынка, возрождение реального сектора и на этой основе — ускоренное восстановление конкурентоспособности России»4)
. Кабинет обещал усилить государственное регулирование, одновременно гарантировав, что «потрясений не будет». Не будет и передела собственности — «ни в форме повального ускоренного банкротства, ни в форме повальной национализации»5).Легко заметить, что левоцентристская программа, вырисовывающаяся из заявлений и первых шагов нового российского правительства, легко ложится в общий контекст перемен, происходивших в Европе, где повсюду наблюдалось разочарование в правых и возвращение к власти социал-демократии. Однако точно так же повсеместно левый центр, придя к власти, оказывался не в состоянии обеспечить желанные перемены. Обещания социал-демократических лидеров все улучшить и исправить, ничего радикально не меняя, могут реализоваться лишь с помощью чуда. Но чуда не может произойти ни в Британии, ни в Германии, ни тем более в России. Реальная попытка улучшить экономическую структуру и подавить коррупцию поставила бы правительство Примакова перед необходимостью проводить именно те меры, от которых оно принципиально отказалось — национализировать одни финансово-промышленные группы и признать банкротство других. В свою очередь олигархи почти открыто взяли курс на дестабилизацию кабинета Примакова. Начиная с декабря 1998 г. правительство ежедневно подвергалось атакам средств массовой информации, по-прежнему монопольно принадлежавших олигархии, а политические противники Примакова получили щедрую финансовую поддержку и с каждым днем вели себя агрессивнее.