Понимая, что без государственной поддержки им не выжить, финансово-промышленные группы пытались заставить государство оплачивать их долги, одновременно защитив их священное право собственности. Другой вопрос, как выжать деньги на спасение богатых из совершенно обнищавшего народа. Любое правительство, которое пойдет на это, совершит политическое самоубийство.
А кабинет Примакова превращаться в клуб самоубийц был явно не намерен — даже ради прекрасных глаз банкиров.
Начавшись в Азии и захватив Россию, волна экономических катастроф прокатилась по Латинской Америке. Западная Европа почувствовала приближение экономического спада, а в Соединенных Штатах стали обсуждать, сколько времени может продолжаться рост производства в одной отдельно взятой стране.
Привычная вера в собственную «исключительность» мешала российским интеллектуалам понять, что с нами происходит. Эта вера равно присуща и «почвенникам», и «западникам», с той лишь разницей, что последние видят в «русской специфике» одни лишь пороки и недостатки, отклонение от «магистрального пути человечества». Но мы сегодня вовсе не в стороне. Ни сейчас, ни в прошлом мы из мировой истории не «выпадали», просто Россия все делала с размахом, немыслимым для европейского обывателя. Если национализировать, так все до последнего гвоздя. Если уж поворачиваться к рынку, то так, что само слово «план» становится запретным.
При всем том международные финансовые институты и транснациональные корпорации страдают почти всеми болезнями советского сверхцентрализованного планирования. «Свободный рынок» по Адаму Смиту как саморегулирующийся механизм в современных условиях ни технически, ни экономически не возможен. «В подобной ситуации, — писал известный азиатский экономист Мартин Хор, — нет никакого “свободного рынка” в классическом смысле слова, когда одновременно действует множество продавцов и покупателей, каждый из которых контролирует лишь незначительную долю рынка и никто не может изменить общую ситуацию, манипулируя ценами.
Напротив, немногие крупные компании или предприниматели могут контролировать столь значительную долю производства, продаж и закупок, что они могут определять цены и даже в течение определенного времени произвольно понижать или повышать их».
Мировая экономика, подчиненная сверхцентрализованным корпорациям, живет по принципу олигополии. «То, что происходит сейчас на финансовых рынках — типичный пример олигополии и манипуляции. Несколько крупных фондов, зачастую специализирующиеся на спекулятивных портфельных инвестициях, контролируют значительную часть денежных потоков (как в виде наличности, так и в виде кредитов), и они изучили все трюки, позволяющие им обогащаться с помощью любых финансовых инструментов.
Они могут манипулировать курсом валют, ценами акций и банковскими ставками, в результате порождая финансовую нестабильность и экономический хаос»6)
.Неолиберальный экономист как всегда ответит на подобную критику, что все перечисленные проблемы возникают не из-за «свободного рынка», а как раз от недостатка рыночного самоконтроля в экономике. Но в том-то и беда, что чем более экономику либерализируют, чем более проводится политика дерегулирования, тем более она становится монополизированной, олигополистической и централизованно-бюрократической. «Свободный рынок» на рубеже XX и XXI веков является идеологической фикцией, существующей только в сознании идеологов и распропагандированных ими масс. Иными словами, политика, направленная на проведение «рыночных реформ», независимо от того, насколько успешно она проводится, просто не может дать обещанных идеологами результатов, ибо подобные результаты недостижимы в принципе. Зато она неизбежно даст иные результаты — укрепит власть международных финансовых институтов и транснациональных монополий (ради чего, вообще-то, она и проводится).